Санек – тридцатилетний худой болезненный гражданин Гвинеи-Бисау. Рост – 165 сантиметров, руки тонкие, как у дистрофика. Как его на самом деле зовут, не знаю. Русским он представлялся как Санек. Потом ему дали кличку «Медоед». Барсук-медоед – самое бесстрашное животное в Африке. Он даже львам дорогу не уступает. Если его хищники искусают, то он полежит час-другой и встает как ни в чем не бывало.
Санек послушал, послушал, какие небылицы про Пуантье по общежитию ходят, и говорит: «Он все врет! Его и близко в Анголе не было. Я в межафриканской бригаде пять лет воевал. Всех до единого бойцов знаю, а его не видел».
Жан-Пьер аж взбесился, как об этом узнал. Вызвал Санька на разборки в мужской туалет. Говорит: «Что ты за слухи обо мне распускаешь? Был я в Анголе, воевал. Вот, посмотри, след от пули».
Пуантье задрал рубашку, а там, на ребрах, рубец от пулевого ранения. Санек засмеялся: «Если бы тебя в Анголе ранили, то ты был бы занесен в «Книгу Доблести» межафриканской бригады. У тебя есть выписка из Книги? Нет? А что есть? Орден? Такие ордена по всей Африке для европейских туристов продают».
Жан-Пьер не сдается: «Мы с тобой на разных участках фронта были. Выписку я не взял, раненый в госпитале был, а потом унитовцы в наступление перешли, и мои документы о награждении затерялись».
Санек отвечает: «Я в штабе разведки бригады служил, во всех боевых подразделениях был. Тебя бы, гориллу безмозглую, точно приметил».
Заметь, им, африканцам, обзываться друг на друга можно. Нашего же парня за безобидную «обезьяну» отчислили.
Пуантье надоело выслушивать эту хулу, подрывающую его авторитет. Он схватил Санька за шиворот, приподнял на полметра над полом, поднес к окну и говорит: «Если ты не заткнешься и не прекратишь на меня клеветать, я тебя, мартышку недоделанную, в окно выброшу с пятого этажа, и все в общежитии подтвердят, что ты сам выбросился, так как у тебя после войны психика нарушена».
Санек поболтал ногами над полом, помолчал. Пуантье его отпустил. Дал несильную затрещину и посоветовал больше ему дорогу не переходить. После этого случая все в общежитии решили, что Санек – завистник и лгун, а Пуантье действительно герой войны, насильник и людоед.
Но не тут-то было! Санек никогда не сдавался. Он пошел в магазин, купил табурет, отломал у него две ножки. В мастерских отпилил ненужное, обточил рукоятки, просверлил дырки, продел веревку и сделал примитивные нунчаки. Встретились они в коридоре общежития. Санек нунчаками взмахнул и так врезал Пуантье в лоб, что тот с копыт слетел и на пол рухнул без чувств. Санек подошел, плюнул ему в лицо и говорит: «Жаль, я тебя, ублюдка, в Анголе не встретил. Я бы тебе за то, что оскверняешь память героев нашей бригады, голову бы отрезал и на кол насадил, чтобы другим неповадно было».
Пуантье отлили водичкой, помогли спуститься на первый этаж в медпункт. Оттуда на «скорой» – в травмпункт. Голову немного подлатали и отправили на две недели в больницу. Врачам Пуантье сказал, что поскользнулся в туалете и упал на острый край подоконника. Милицию вызывать не стали. Если иностранец не хочет говорить правду, кто ему голову чуть не проломил, значит, так тому и быть.
У Пуантье оказался на редкость прочный череп. У другого бы на его месте голова лопнула, как спелый арбуз, а ему – ничего! Даже трещины не было. После больницы Пуантье вернулся притихшим, царьком себя больше не чувствовал. Злобу на Санька затаил, планы о мести строил, но в открытую против него не выступал.
Самуэль, самый авторитетный из иностранных студентов, понаблюдал за Пуантье и говорит: «Клянусь партбилетом, если ты, Жан-Пьер, не успокоишься, мы, уроженцы Западной Африки, напишем коллективное заявление в КГБ и потребуем твоей высылки из СССР как скрытого сторонника УНИТА и южноафриканского шпиона».
Пуантье послал его матом, но с Саньком больше в конфликт не вступал. Других африканцев обижал, любому русскому мог затрещину отвесить, но с гвинейцами больше не связывался. Особенно с Саньком Медоедом.
– На каком языке они между собой говорили? – спросил я.
– На русском. У конголезцев и гвинейцев разные языковые группы. На родном языке между собой они бы общаться не смогли. Пуантье свободно говорил на французском, а Самуэль и Санек – на португальском. Были бы они из Республики Гвинея, то учили бы в школе французский и могли бы на нем с Жан-Пьером говорить, но Гвинея-Бисау – это бывшая португальская колония. Французский и английский языки там являются иностранными. Остается наш, великий и могучий русский язык.