— Милая, — говорит мама, целуя меня в щеку, — мы оба очень рады, что ты пришла к нам, что ты одновременно борешься со своей моралью и человечностью, потому что это и есть быть человеком. Если бы ты вообще ничего не чувствовала… тогда бы мы правда беспокоились.
— Лучше бы я ничего не чувствовала, — бормочу я, мое сердце все еще сжимается под этим эмоциональным грузом. — Я хочу просто… освободиться от этого.
— Нет, нельзя, — твердо говорит папа. — Именно так становятся бездушными. Раскаяние — это нормально. Боль — это нормально. Прими это, смирись, но не зарывайся в себе.
Я закрываю глаза и думаю о Солоне. Думаю обо всех его черепах, напоминающих о том, кто он такой. Ему нужно чувствовать это раскаяние, вину и стыд, чтобы держать себя в узде, независимо от того, насколько ужасно он себя при этом чувствует. Ему было бы намного легче вообще ничего не чувствовать. И все же он выбирает эту боль, потому что она делает его человеком, хотя он им и не является.
— Солон ненавидит меня, — внезапно выпаливаю я, и еще одна слеза скатывается по моей щеке.
— Ненавидит? — повторяет мама. — Почему ты так говоришь?
— Потому что, — твержу я ей, сердито вытирая слезу. — Я накосячила. Он предупреждал меня. Он сказал, что не следует появляться на людях, что я голодна, я думала, что со мной все в порядке. Я не слушала. А потом совершила такую глупость, подвергнув нас обоих риску, и заставила его сделать выбор — убить человека. Я знаю, что он этого не хотел. У него есть здравый смысл и сердце. А я выпила кровь Мэтта и…
Они оба на мгновение замолкают.
— Я понимаю, — в конце концов говорит мама. — Кажется, он типичный вампир, суперский собственник.
— И все же он не такой, как все. Он…
Он не похож на остальных, ни на одно другое существо на этой планете.
Он для меня все.
— Он любит тебя? — спрашивает папа.
Я чуть не задыхаюсь.
Сжимаю губы, в горле ком.
— Не знаю. Не думаю. Когда-то он был влюблен, и… кажется, теперь делает все, что в его силах, чтобы больше не идти по этому пути. Как будто он отключил эту часть себя. Свое сердце. Думаю, он выбрал хладнокровие.
— Это не значит, что он тебя не любит, — мягко говорит мама, убирая волосы с моего лица. — Послушай, мне ненавистна мысль о том, что у него есть чувства к тебе, Ленор, но это так. Возможно, я недостаточно хорошо его знаю, не понимаю, что это за чувства такие, но они есть. Я видела их. И это не просто одержимость и контроль вампира. Все гораздо глубже. Если это не любовь, то может в нее перерасти. Может быть, он способен любить и желает этого.
Я искоса смотрю на нее.
— Звучит так, будто ты хочешь, чтобы это произошло.
Она корчит гримасу.
— Я знаю, как это звучит, поверь. Но надеюсь, он любит тебя. Мне будет легче спать по ночам.
Мне тоже.
— Вы знали, что Солон наблюдал за мной всю жизнь? — тихо спрашиваю я.
Мои родители обмениваются взглядами. Мама кивает.
— Да. Знали.
— Сначала не были уверены, — добавляет папа, складывая руки вместе. — Мы думали, что он наблюдает за нами. Он знал, что наши проделки были незаконными, и хотя мы с ним договорились, все равно опасались, что он донесет на нас. Или убьет. Отдаст вампирам. Он двуличный, никак не предскажешь, что он собирается сделать.
— Но потом, через некоторое время, — продолжает мама. — Мы поняли, что он наблюдал за нами не для того, чтобы причинить вред или сдать вышестоящим. Он присматривал за тобой. Ему было любопытно. Видимо, он понял, что ты принадлежишь Элис и Хакану, и мы боялись, что он попытается забрать тебя, но он этого так и не сделал. Он держался на расстоянии, хотя мы знали, что он просто выжидал своего часа.
— Вы знаете, что когда-то он был человеком? — говорю я им.
— Да, — говорит отец. — Сын Скарде. О нем ходит много легенд.
Легенды о Солоне? Как бы мне хотелось услышать их все.
Я бросаю взгляд на маму.
— Почему ты решила, что он использует меня, чтобы попытаться убить своего отца?
Она пожимает плечами.
— Всего лишь предположила. Мы знали, что он был первым помощником Скарде, знали, что они поссорились, стали врагами. Когда он забрал тебя, я подумала, что он увидел твою силу, что ты наполовину ведьма. И узнав, что ты дочь Джеремайса, подумала, что это вполне возможно.
— Значит, думаешь, он присматривал за мной, потому что хотел, чтобы я служила в какой-то подпольной армии?
— Не знаю, — говорит она со вздохом, — правда не знаю. Он жутко упирался, что это не так, и я немного ему верю. А ты?