Мои щеки вспыхивают, и я отвожу глаза.
— Что делает тебя уникальной, — продолжает он, — так это не то, что ты наполовину ведьма, наполовину вампир. А твоя родословная. Ну, такие ходят слухи.
Меня охватывает чувство неловкости.
— Какая еще родословная?
— Очевидно, Хакан не был твоим настоящим биологическим отцом. У Элис, возможно, был роман с ведьмаком.
— Ты говоришь «возможно».
— Не думаю, что нужно рассматривать альтернативу.
Это означает, что мой биологический отец изнасиловал мою биологическую мать.
— Я думала, ведьмы хорошие, — тихо говорю я ему, чувствуя кислый привкус во рту.
Абсолон разражается смехом, сильным, почти музыкальным смехом, от которого кровь во мне приливает к поверхности.
— Ведьмы? Хорошие? Ленор, неужели сказки тебя ничему не научили?
— Но… современные ведьмы. Например, в Инстаграме, твердят об исцелении, свете, кристаллах и счастье… — я хочу добавить, что мои родители — ведьмы, а они хорошие люди, но больше не уверена, что это правда.
— Такой период, — говорит он, пренебрежительно махнув рукой. — Вот и все. Новая эпоха. Это модно.
— Итак, если ведьмы плохие…
— Не все, — говорит он. — Они морально серые13. Вампиры тоже.
— Вампиры убивают людей.
— Мы должны это делать, чтобы выжить, — надменно поправляет он. — И у нас это не входит в привычку. Ведьмы убивают вампиров, а иногда они убивают и людей. Ох, а люди? Если я начну о них говорить. Они каждый божий день бросают друг друга под колеса автобуса, а потом имеют наглость говорить, что это мы бездушные.
Он немного нервничает, его глаза темнеют под изогнутыми бровями, челюсть напряжена. Это первый раз, когда я вижу его не таким безразличным. Очевидно, что люди для него — больное место.
Боже мой. Что, если бы он похитил меня, а я не оказалась вампиром или ведьмой?
— Я бы убил тебя, — говорит он, его голос становится глубже, темнее. Все волосы на моем теле встают дыбом, во мне просыпаются инстинкты борьбы или бегства. — Был момент, когда я увидел тебя в машине и понял, что не могу заставить тебя подчиниться, подумал, что, возможно, совершил ошибку. Я бы убил тебя. Укусил бы тебя, высосал досуха и оставил в лесу, чтобы кто-нибудь другой нашел.
Иисусе. Комок страха скручивается у меня в животе, моя рука инстинктивно прижимается к нему. Я тут же отвожу взгляд, ненавидя себя за то, что он застал меня врасплох. Весь этот разговор он обманывал меня, заставляя думать, что он… ну, не друг конечно, а хотя бы знакомый. Что-то вроде того. Заставлял забыть, что он полноценный вампир и, более того, безжалостный убийца, каждая его частичка выкована для хитрости и смерти.
— Теперь ты думаешь обо мне хуже, — тихо говорит он. — И ты права.
Я на мгновение поджимаю губы, а затем говорю:
— Я не могу этого сделать. Я не могу быть… как ты.
— Никто не говорил, что ты должна быть как я, — говорит он. — Большинство вампиров не похожи на меня. Они меня боятся. Я передаю их таким людям, как Атлас и твои родители, для казни. Я наемник, порхающий между обоими мирами. Иногда я ловлю ведьм и передаю их вампирам, потому что нет ничего лучше ведьминой крови. Я не предан ни одному человеку, ни одной группе, кроме той, что находится здесь, в моем доме.
Я проглатываю комок в горле.
— Ты пил мою кровь, — шепчу я.
— Да, — говорит он и протягивает мне руку. — И именно поэтому я знаю твой потенциал. Почему ты стоишь так чертовски дорого. Дай мне свою руку.
Я смотрю на нее, на плавные линии его ладони, на его сияющую белую кожу.
— Ты бы убил меня без всяких угрызений совести.
— Послушай, лунный свет. Ты не проживешь так долго, как я, если будешь испытывать хоть какие-то угрызения совести. Ты научишься отпускать это.
— Но угрызения совести делают тебя человеком.
Он одаривает меня натянутой улыбкой, обнажая клыки.
— Кто сказал, что к этому стоит стремиться?
И вот тогда я понимаю, что не в безопасности. Я никогда не буду. Этот человек, нет, вампир, продаст меня тому, кто больше заплатит, тому, кто убьет меня. Он притворяется, что помогает мне пройти через этот процесс Становления, но он бессовестный убийца. И гордится этим.
— Дай мне свою руку, — снова говорит он, и пристально смотрит на меня, а я все глубже погружаюсь в его глаза, загипнотизированная. Вкладываю свою руку в его, и он поднимает меня на ноги.
Он пытается принудить меня.
Его глаза сужаются.
И прежде чем я успеваю понять, что происходит, я подбегаю к занавеске, сильно дергаю ее вбок, падаю на колени и убегаю, когда прямые солнечные лучи попадают ему прямо в глаза.