— В смысле, он бы не убил меня?
— Солону нравится думать о себе самое худшее. Защитный механизм.
Это не ответ на мой вопрос. Но я оставила это без внимания.
Мы спускаемся по лестнице на другой этаж, который выглядит так же, как и предыдущий, только обои темно-зеленые. Насколько я могу судить, дом узкий, в викторианском стиле. Очень даже в стиле Сан-Франциско.
— В какой части города мы находимся? — спрашиваю я его, не ожидая, что он мне ответит.
— Вестерн-Аддишн.
Я останавливаюсь как вкопанная.
— Что? Я живу в Хейз-Вэлли. Хочешь сказать, что я так близко к дому?
Дом. Сейчас это звучит странно.
Но нет, это все равно мой дом.
— Ты была бы удивлена, узнав, насколько близко, — говорит он. — Имей в виду, мы живем в этом доме гораздо дольше, чем твои родители в своем.
Он открывает дверь в конце коридора, и мы входим внутрь.
— Это моя комната, — говорит он.
Я останавливаюсь и оглядываюсь, когда он направляется к задернутым шторам, повсюду свечи. Она примерно такой же формы, как и моя комната, но дизайн другой. Скудная мебель, много серых и коричневых тонов, толстый шерстяной ковер на деревянном полу. Очень по-скандинавски. Имеет смысл.
Затем он раздвигает шторы, и сквозь них проникает солнечный свет. Когда мои глаза привыкают, я понимаю, что на улице пасмурно, но все равно кажется, что я стою на поверхности солнца.
— Взгляни, — говорит он, глядя в окно.
Я подхожу к нему, морщась, пока не оказываюсь прямо рядом с ним.
И задыхаюсь.
Мы находимся прямо через дорогу от площади Аламо, знаменитые викторианские дамы под названием «Разукрашенные леди» — чуть левее. Значит мы в доме…
— О боже мой, — восклицаю я. — Мы в доме Чарльза Мэнсона16.
Дом Вестерфельда — это учреждение в Сан-Франциско, богатое знаниями. Мне всегда нравилось проходить мимо него, представляя, что жутковато выглядящий викторианский дом принадлежит современной семейке Аддамс. Наверное, я почти оказалась права. Хотя у дома легендарное прошлое, предполагается, что им владеет один человек, который медленно приводит его в порядок, чтобы в конечном итоге превратить в музей.
— Просто слухи, — добродушно говорит Вульф. — Мэнсон на самом деле никогда здесь не жил.
— Но он приходил сюда, да?
— Верно.
— И ты жил здесь.
Вульф бросает на меня взгляд, но не произносит ни слова.
— Значит, ты знал Чарльза Мэнсона, — если бы у меня были жемчужины, за которые можно было бы ухватиться, я бы сжимала их в руках. — Боже мой. Он… вампир? — ну, он же заставлял тех людей выполнять его приказы, не так ли?
— Вампир никогда бы не позволил себя поймать, — говорит Вульф. — Так что, нет. Мэнсон был просто социопатом. И я также, не лез из кожи вон, чтобы потусоваться с ним. Временами он мог быть забавным, но было в нем что-то такое, от чего мне становилось не по себе. Очевидно, теперь мы все знаем, почему. За эти годы к нам в дом входило и выходило много людей, и не все из них были хорошими.
Я прислоняюсь к окну, глядя на мир, который движется дальше без меня. Потом замечаю, что окно приоткрыто совсем чуть-чуть, и что под окном, двумя этажами ниже, прогуливается пожилая пара. Туристы.
Это маловероятно, но…
Я быстро наклоняюсь, поднимаю окно, высовывая голову наружу, свежий воздух — шок для моего организма.
— Помогите! — я кричу, размахивая руками, зная, что Вульф схватит меня в любой момент, возможно, причинит мне боль, но я больше не могу мириться со всем этим. — Помогите мне, пожалуйста, меня держат в заложниках!
Но люди проходят мимо, не поднимая на меня глаз. На самом деле, никто на площади Аламо не посмотрел в мою сторону, хотя она битком набита туристами, разглядывающими дома.
— Помогите, пожалуйста! — я кричу громче, меня охватывает паника. Почему никто не смотрит?
— Эй, — говорит Вульф, хватая меня за талию, когда я пытаюсь выползти из окна, не давая мне выпрыгнуть. Я бы, наверное, пережила падение; это было бы лучше, чем находиться здесь.
Он притягивает меня обратно, а затем хватает за запястья, удерживая на месте. Как и Абсолон, он обладает огромной силой, и попытка сбежать сейчас означала бы несколько сломанных костей.
— Давай потише, — хрипло говорит он. — Разбудишь Эзру, лучше не находиться рядом с этим ублюдком, когда он лишен сна. Он превращается в плаксивую сучку.
— Все в порядке? — женский голос прорывается сквозь нас, заставляя меня подпрыгнуть.
Вульф отпускает одно запястье, но крепко держит за другое, когда мы поворачиваемся лицом к двери.
В дверном проеме стоит девушка, но не сильно старше меня. Может быть, ей под тридцать?