— Здорово, не правда ли? — говорит он, отпуская меня и направляясь за стойку. — Итак, что ты хочешь выпить?
Я все еще ошеломлена, провожу руками по роскошной коже кресел, поражаясь тому, насколько тут все раритетное в каждом уголке.
— Без разницы, — говорю я ему.
— Окей, — говорит он, и я слышу, как он вынимает пробку. — Сделаю то, в чем я хорош.
В комнате есть еще три двери, по две с каждой стороны сцены, и стеклянная дверь рядом со мной. Я вытягиваю шею и замечаю внутри еще одну комнату поменьше, с книгами.
— Это что, библиотека? — спрашиваю я.
— Сигарный салон, — говорит Вульф, наливая алкоголь в шейкер для мартини. — Солон не может жить без своих сигар.
— И куда ведут другие двери?
Он бросает на них беглый взгляд.
— Одна на задний двор. Это официальный вход.
— А другая…
Он замолкает, на мгновение перехватывая мой взгляд.
— Для частных мероприятий.
Ага. Для этих парней это может означать либо что-то связанное с сексом, либо что-то связанное с кровью.
Может, и то, и другое.
Вульф заканчивает готовить мне темный мартини, затем подает его с пивом. Мы занимаем ближайший столик, я сажусь спиной к дверям, через которые мы только что прошли.
— Для леди, — говорит Вульф, и это такой джентльменский жест, что я почти забываю, что его язык был засунут внутрь меня на несколько дней.
Я стараюсь не покраснеть от этой мысли, когда беру у него напиток, любуясь подачей. Цвет карамели и сладко пахнет, украшенный вишней и апельсином.
Я делаю небольшой глоток. Вкусно. Чувствую виски, корицу и что-то еще.
— Это не кровь, но, надеюсь, сойдет, — говорит он, с легкостью открывая свое пиво.
— Очень даже подходит, — говорю я ему, оглядываясь по сторонам. Итак, расскажи мне об этом месте.
— Это печально известный ночной клуб «Темные глаза». Возможно, ты слышала, что в 1920-х годах этот дом купили русские цари. Первоначально это был бальный зал, который затем они превратили в «Темные глаза», а верхние этажи использовали в качестве конференц-залов. Все стали называть это российским посольством.
— Ты тогда был здесь? — спрашиваю я.
Он кивает.
— Да. Жил наверху. Русские тоже были вампирами. Пробыли здесь много лет, а потом вернулись на родину.
— На родину? Значит, вы не из одной и той же частей света?
— Вампиры? — переспрашивает он. — Изначально мы все родом из одного и того же места.
— О, правда? Вплоть до определенной области или…?
— Да. Есть область прямо над Швецией, земля, где с одной стороны Финляндия, а с другой — Норвегия. Там все началось.
— Когда был создан первый вампир? Ты не знаешь? Или это невозможно определить? — мне нужна вся история.
Он одаривает меня какой-то грустной улыбкой.
— О, мы знаем. Это был Скарде.
— Скарде? — какое-то грубое имя. — Он типа король вампиров или что-то в этом роде?
Я пошутила, но он говорит:
— В значительной степени.
— Так… что там произошло?
Вульф выдыхает, выглядя слегка смущенным.
— Скарде был воином, сражавшимся за норвежскую монархию, когда разразилась чума, около 1350 года. Он бежал в северную Норвегию, на Полярный круг, надеясь избежать смерти. Но за этим последовала чума, унесшая жизни большого количества населения вдоль побережья. Народ саамы из Финнмарка не так сильно пострадал от чумы из-за изоляции и рациона питания. Они не ели зерна, в которых часто обнаруживалась чума. Вместо этого они питались оленями и рыбой, держались особняком, вдали от населения других стран.
Я восхищенно слушаю. Я как-то немного изучала саамский народ, в детстве была очарована Лапландией, но, несмотря на это, все для меня в новинку.
Вульф продолжает.
— В то время как большинство финнов и шведов на тот момент были лютеранами, многие саамы все еще придерживались язычества. Скарде жил в какой-то секте саамов, приспосабливаясь к их обычаям, принимая язычество, шаманизм, но все равно последовала смерть… — он замолкает.
— И что?
— И до конца не ясно, что произошло, — осторожно говорит он. — Видишь ли, у нас нет никаких доказательств, все передается из уст в уста. Скарде заключил сделку с кем-то темным и могущественным. Сделка на вечную жизнь, чтобы он не умер от чумы. А вместо этого он получил, ну… — он указывает на себя. — Кто бы мог подумать, что он облажается. Другие говорят, что его прокляли. Не велика разница.
— Это значит, что мы с тобой прокляты, — говорю я ему.
— Иногда мне действительно так кажется, — говорит он, затем быстро улыбается мне. В другие дни это чертовски круто.