— Привет, — говорю я кротким голосом. — Я пришла забрать свою сумку.
Эзра недоверчиво поджимает губы, его карие глаза оглядывают меня. На мне джинсы и тонкий свитер с открытыми плечами, и его взгляд, наконец, останавливается на мое обнаженной коже.
Лед обжигает плечо, когда его взгляд медленно поднимается к моей шее, отчего я чувствую себя неуверенно.
Ивонн громко прочищает горло, выводя Эзру из задумчивости. Мне не нужно даже оборачиваться, чтобы видеть, как она бросает на него пронзительный взгляд, потому что даже он выглядит слегка испуганным.
— Солон сейчас придет к тебе, дорогая, — говорит мне Ивонн, слегка касаясь моего локтя. — Хочешь, чтобы я осталась с тобой?
Я моргаю, глядя на нее. Как храбра эта женщина, стоящая рядом с двумя вампирами, один из которых отчаянно нуждается в пище.
— В этом нет необходимости.
Она кивает, на нее накатывает волна облегчения, а затем исчезает в коридоре.
Эзра мгновение наблюдает за мной, затем медленно спускается по лестнице, нервируя пристальным взглядом.
Я отворачиваясь, разглядывая перила лестницы. В древесине множество глубоких борозд, как будто кто-то царапал ее когтями. Кто-то пытался скрыть это несколькими слоями блестящей краски, но царапины все равно остались.
За последние несколько дней я еще немного почитала о доме Вестерфельдов, пытаясь соединить воедино то, что вымысел, а что реальность. Выяснилось, что Антон Лавей, основатель Церкви Сатаны, часто бывал здесь, и до своего обращения в сатанизм он был укротителем львов и держал в доме львенка. Он также проводил сатанинские ритуалы в бальном зале, предполагаю в «Темных глазах».
От этого страшнее больше, чем от факта, что это полноценное логово вампиров.
— Это лев сделал? — спрашиваю я его, указывая на нижнюю часть перил.
Эзра удивленно смотрит на меня.
— Лев? Нет. Это был Солон.
Мой рот открывается. Как, черт возьми, Солон это сделал? У него острые ногти, но уж точно не когтища.
— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает меня Эзра, указывая на множество дверей.
Да. Кровь.
Но мне неудобно говорить ему об этом. Я не хочу упоминать о крови в присутствии других вампиров, и последнее, чего я хочу, — это чтобы он предложил себя, несмотря на мой голод.
— Нет, спасибо, — говорю я ему, направляясь в комнату, Эзра следует прямо за моей спиной. Я чувствую его застывший взгляд на своем плече, практически чувствую запах похоти и желания, волнами исходящие от него.
Мы входим в большую библиотеку, великолепное помещение, заполненное книгами от пола до потолка, сплошные стеллажи из тикового дерева, старинные люстры, свисающие с позолоченного потолка, но трудно сосредоточиться на этом, когда все, что я чувствую, — это голод Эзры.
Он кладет руку мне на плечо, и я задыхаюсь от прикосновения, замирая на месте. Страх затопляет все мои чувства, вызывая панику, а рубин в моем ожерелье начинает гореть на груди.
— Пожалуйста, убери свою руку, — раздается позади нас тихий, но смертоносный голос Абсолона.
Эзра колеблется, затем убирает ее. Я вздыхаю с облегчением, оборачиваюсь и вижу Солона, прислонившегося к дверному проему, в черных брюках, бордовой рубашке, рукава которой закатаны до локтей.
Но, несмотря на непринужденную позу, в его глазах светится убийственная самоуверенность хладнокровного убийцы.
Эзра поднимает ладони, проходя мимо него.
— Не волнуйся, мне бы и в голову не пришло причинить вред твоей любимой протеже.
Я знаю, Эзра говорил с сарказмом, но слово «любимой» глубоко меня задело. На мгновение я задаюсь вопросом, каково это — обладать любовью этого мужчины, если он вообще способен на это. Наверняка вампиры влюбляются, да?
«Тебе то какое дело», — ругаю я себя, желая, чтобы бабочки в животе успокоились.
Эзра поднимается обратно по лестнице, а Солон следит за каждым его движением. Наконец, он отходит от двери и направляется ко мне.
— Ты пришла, — замечает Солон, указывая на синий бархатный диван позади меня. — Присаживайся.
Я не двигаюсь.
— Я пришла забрать свою сумочку.
В его глазах появляется затуманенный взгляд.
— Ты здесь не за этим.
— Думаешь, я пришла делать тебе предложение?
Его брови поднимаются вверх.
— Я так не думал, — затем улыбается. — А вот теперь да.