— Полагаю, я должен чувствовать себя оскорбленным из-за того, что не произвел на тебя неизгладимого впечатления, — с сожалением добавляет он. — Но, думаю, этого следовало ожидать.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, сжимая бедра вместе и устраиваясь поудобнее в кресле.
Он резко вдыхает, и я не сомневаюсь, что замечает реакцию моего тела.
— Скажем, что… я могу немного перебарщивать.
Приподнимаю бровь.
— Ты? Перебарщивать? — сухо спрашиваю я.
— Наши чувства обострены естественным или сверхъестественным образом. Что происходит, когда они перегружаются? Короткое замыкание, за неимением лучшего термина. Нашему разуму и телу требуется некоторое время, чтобы приспособиться. Вот и все.
Я моргаю, глядя на свои руки. Значит, умопомрачительный секс правда может свести с ума? Приятно знать.
Я чувствую, как он улыбается. Поднимаю взгляд, и он ухмыляется, как кот, поймавший канарейку. В данном случае канарейка — это я.
Но затем его улыбка исчезает, челюсть сжимается.
— Я искренне сожалею об Элль, — говорит он низким и серьезным голосом. — Этого не должно было случиться.
У меня перехватывает горло.
— Но это произошло.
— Тебе не следовало идти домой…
— Потому что она все еще была бы жива, — огрызаюсь я, чувство вины душит. — Я знаю! Не думай наоборот!
— Полегче, Ленор, — говорит он, размахивая сигарой, чтобы я успокоилась. — Я не это имел в виду. Вообще. Я говорю, что ты подвергаешь себя риску. Не нужно уходить, даже не нужно находиться в этом отеле. Я так и сказал твоим родителям, но они такие же упрямые, как и ты.
Его слова избавляют меня от чувства вины, и я затихаю.
— Что? Ты разговаривал с моими родителями?
— Я должен был, — мрачно говорит он.
Я недоверчиво моргаю, глядя на него. Мысль о том, что он общается с моими родителями, безумна. Они не друзья, они вообще не в ладах.
— Они пытались убить тебя.
— Помню, — говорит он. — Но они защищали тебя. И вообще, пока ты спала, я должен был сообщить им, что с тобой все в порядке. Иначе было бы не очень приятно. Я позвонил твоему папе. С ним немного легче общаться, чем с твоей матерью.
— Что ты сказал им?
— Рассказал, что произошло. Правду. Об Атласе, об Элль. И сказал, что ты останешься здесь, со мной.
Мои глаза расширяются, когда я представляю, как бы они отреагировали на это.
— Это не привело ни к чему хорошему.
Он устало вздыхает, тыча сигарой в пепельницу.
— Сначала нет. Они хотят быть рядом с тобой, пока ты скорбишь, — мое сердце замирает, нуждаясь в объятиях мамы. — Но, в конце концов, они знают, что со мной тебе безопаснее всего. Я знаю, им не нравится эта идея, и твой папа забронировал за тобой номер в отеле, таким образом дав тебе выбор, но они больше не могут тебе помочь.
— А ты поможешь? — я бросаю на него многозначительный взгляд.
— Ты же знаешь, что да, — он засовывает сигару обратно в рот, обнажая клыки.
— Итак… что насчет Элль? Наверняка люди задаются вопросом, где она?
Он кивает.
— Той же ночью соседка по комнате заявила о ее пропаже. Весь город ищет ее. Эзра взломал оба ваших аккаунта на Фейсбуке, чтобы стереть недавнюю переписку, включая все, что было с тех пор, как ты обратилась.
Я хмурюсь.
— Но там была переписка о нашем обеде.
— Прости. Я не мог оставить. Они бы расспрашивали в ресторане, и Гектор сказал бы о нас. Лучше стереть все, чем быть подозреваемым в убийстве.
— Ты же мог околдовать того, кто проводит расследование.
Он бросает на меня кривой взгляд.
— Мог. Но зачем привносить осложнения в свою жизнь?
— Не знаю. С момента нашей встречи, моя жизнь стала сплошным осложнением.
Он одаривает меня быстрой улыбкой.
— Они, скорее всего, свяжутся с тобой в какой-то момент, уверен, они проверяют всех ее друзей. Было бы намного проще, если бы у них уже был подозреваемый.
— Мы знаем, кто ее убил.
— Верно. Но у Атласа темное прошлое. Он здесь не задержится. Его мать убила его отца, позже покончила с собой, а отчим был найден утонувшим в озере в Сиэтле. Независимо от того, было случившееся с Элль несчастным случаем или нет, он не глуп. По крайней мере, мы можем немного успокоиться, и надеяться, что он не вернется в этот город.
— Ты думаешь, я смогу успокоиться?
Он качает головой.
— Нет, — он встает. — Хочешь чего-нибудь выпить?
— Который сейчас час?
— Время — это конструкция, — говорит он, подходя к столу, на котором стоит бутылка скотча и два бокала.
Я вздыхаю.
— Наверное.
Наблюдаю за ним, пока он разливает алкоголь, восхищаясь размером его бицепсов в этой рубашке, и задницы в этих брюках. Глубоко внутри себя поражаюсь тому, что я видела его обнаженным. Я о многом хочу с ним поговорить, многое сделать. Но сегодня между нами небольшая дистанция, как будто мы сделали шаг назад, и я не знаю, как его преодолеть. Буду просто притворяться, что у нас никогда не было секса, но это будет нелегко. Ни капельки.
Он подходит ко мне и протягивает бокал.
— Спасибо, — говорю я тихо.
Но вместо того, чтобы сесть рядом со мной, как я надеялась, он возвращается к своему креслу и устраивается поудобнее, хладнокровный, спокойный, собранный, как всегда.
Я пробую напиток на вкус, наслаждаясь обжигающим вкусом. Облизываю губы и смотрю на него.
— Что-нибудь поменялось?
— Хм? — спрашивает он, делая глоток. — Что?
— Из-за моей крови. Насколько я помню, ты выпил совсем немного.
Его выражение лица выглядит почти огорченным.
— Извини за это.
— Я не хочу, чтобы ты извинялся, — непреклонно говорю я. — Мне просто любопытно. Это как-то повлияло на тебя?
Он поджимает губы, глядя в свой стакан.
— Немного.
— В каком смысле?
Он отводит глаза.
— У меня есть… пристрастия, — он прочищает горло и, наконец, встречается со мной взглядом. — Но я могу сдерживать их.
— Какого рода пристрастия? — спрашиваю я, делая еще один глоток своего напитка, прежде чем поставить его рядом с собой. — Ты хочешь моей крови? Или хочешь меня?
Он пристально смотрит на меня, и его взгляд обжигает.
— И то, и другое.
Я встаю и подхожу к нему. Его глаза не отрываются от моих, когда я забираюсь на его колени, седлая его, обвиваю руками шею, ощущая прохладную кожу под ладонями.
— Ты можешь взять и то, и другое, — говорю я ему искренне.
Его взгляд становится еще более темным.
— Ленор…
— Солон, — я устраиваюсь на нем поудобнее, чувствуя, как его член твердеет.
— Ты извращенное маленькое создание, да? — бормочет он, кладя руку на тыльную сторону моего обнаженного бедра, скользя ею вверх, пока не достигает задницы.
— У меня хороший учитель, — отвечаю я, наклоняясь, чтобы поцеловать его в шею. Ощущение его кожи на губах заставляет веки сомкнуться.
Солон издает низкий стон, крепко сжимая мою задницу.
— Ты же не укусишь меня, правда? — спрашивает он, тяжело дыша. — Потому что мне очень нравится эта рубашка.
Я улыбаюсь, касаясь его кожи, полностью вдыхая его запах. Подношу свой рот к его уху, облизываю краешек мочки.
— Господи, — ругается он, напрягаясь подо мной и резко вдыхая.
Я отстраняюсь, а затем на мгновение провожу большим пальцем по его губе, любуясь его прекрасным лицом, наклоняюсь и целую его.
Он стонет у моего рта, раскрывая губы навстречу моим, мягко, сладко, соблазнительно.
Господи, как хорошо.
Мой язык скользит внутрь, встречаясь с его, ища близости. Это разжигает жар, который уже разливается по моим венам, возникает чувство потребности соединиться с ним всеми возможными способами.
Он прикусывает мою нижнюю губу, слегка оттягивая ее, за чем следует горловое рычание, от которого мое тело взрывается.
Затем он своей рукой накручивает мои волосы, отрывая мое лицо от своей шеи, заставляя встретиться с ним взглядом.