Проходит полсекунды, прежде чем наступает боль, агония от острых чужих клыков, впивающихся в мою кожу, осознание того, что не Солон кусает меня, пьет кровь.
Я кричу.
Музыка перестает играть.
Вампир высасывает кровь, а затем отцепляет свою челюсть от моей шеи и, спотыкаясь, отступает на несколько шагов с выражением благоговения и гнева, и кровью на лице, уставившись на меня.
— Это она! — объявляет вампир толпе. — Это дочь Джеремайса! Я попробовал ее кровь, я знаю!
Я оцепенело смотрю на него, прижимая руку к шее, пытаясь остановить кровотечение. Вульф уже рядом, держится за меня, а Солон направляется прямо к вампиру, медленнее, чем обычно, из-за расслабленного состояния, в котором мы оба находимся, но он все равно идет.
Протягивает руку и хватает вампира за горло, отрывая его от пола, сжимая так сильно, что кажется, вот-вот обезглавит. Ему требуется все силы, чтобы восстановить контроль над собой, его злость неописуема. Все в клубе остановились, на их лицах паника, они не понимают, что вызвало ярость Солона.
— Кто. Ты. Такой? — Солон выдавливает из себя слова, каждое из которых вонзается, как острейший нож. — Кто ты такой?
Я думаю, этот вампир так же незнаком Солону, как и мне. У него короткая стрижка и черные глаза, кожа мертвенно-бледная, моя кровь стекает по его подбородку. Солон глубоко вдыхает, и я знаю, что запах моей крови на ком-то другом сводит его с ума.
Я вспоминаю чудовище внутри Солона, зверя, который сотни лет сходил с ума от безумия, и внезапно мне становится страшно. Не за себя, а из-за того, что это может вернуть Солона в прошлое, подтолкнуть к краю, с которого он не сможет вернуться.
Рука Вульфа обнимает меня, прижимает к груди, пытаясь утешить, возможно, читая мои мысли, но я не могу перестать наблюдать за разворачивающейся сценой.
— Кто ты такой? — Солон повторяет снова, и его голос эхом разносится по комнате.
Вампир улыбается в ответ, обнажая окровавленные зубы.
— Яник послал меня, — прерывисто шепчет он, его голос хрипит из-за хватки Солона. — Он сказал, что мы докопаемся до истины. До правды, которую ты скрывал от всех нас. Конечно, ты пил ее кровь, Абсолон. Даже у тебя нет такой выдержки.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — твердит Солон. — Но если она дочь Джеремайса, значит, так оно и есть.
Но он лжет. Солон лжет!
Хотя, он пил мою кровь. Очень много.
Гораздо больше, чем этот парень.
Значит, он тоже знает правду обо мне, знает, что я дочь Джеремайса, что бы это, черт возьми, ни значило.
Почему он мне ничего не сказал?
— И теперь ты умрешь за то, что сделал, — говорит Солон, его голос становится стальным, глаза сверкают жаждой мести. — Ты выпил кровь другого вампира. Так запрещено делать в этом клубе, в этом доме, в этом городе. Ты поплатишься своей жизнью.
В толпе воцаряется тишина, все отступают на шаг. Я хватаюсь за лацканы смокинга Вульфа и крепко держу.
Солон опускает вампира на пол, убирая руку с его горла, оставляя черные и синие отпечатки пальцев.
Вампир напрягается, делает движение, чтобы убежать, но Солон щелкает пальцами, замораживая вампира на месте. Глаза вампира расширяются от ужаса.
Солон издает низкое, хриплое рычание, какое можно услышать от волка, собирающегося напасть, и вытягивает палец, проводя им по середине рубашки вампира, затем немного влево, останавливаясь прямо напротив сердца.
О, черт.
Не сводя взгляда с диких глаз вампира, он прижимает руку к его груди, пальцы слегка изогнуты, виднеются когти. Все происходит так быстро, что невозможно разглядеть.
Солон отводит руку назад, а затем молниеносно выбрасывает ладонь вперед, вонзая пальцы прямо в грудь вампира, звук разрываемой плоти и ломающихся костей наполняет комнату, сопровождаемый скользким звуком кровавых органов.
Вампир даже не может закричать, он стоит на месте почти так же, как я тогда с Атласом По, но ужас и неописуемая боль отчетливо видны на его лице.
Затем Солон убирает руку.
В которой бьющееся сердце вампира, зажатое между окровавленными пальцами.
Я задыхаюсь.
Кто-то в комнате кричит, возможно, падает в обморок.
— Срань господня, — бормочет Вульф себе под нос, и тот факт, что для него это шок, не является хорошим знаком.
Солон поднимает окровавленное бьющееся сердце, чтобы все в «Темных глазах» увидели.
— Вот что произойдет, если кто-нибудь из вас посмеет тронуть её! — кричит он, его голос никогда не звучал так уверенно, ясно и смертоносно. — Пусть это будет единственным предупреждением.
Затем он щелкает пальцами, глядя на сердце в своей руке.
Оно немедленно загорается пламенем.
Комнату наполняют новые вздохи, крики, всхлипывания.
Затем Солон опускает пылающее сердце и засовывает его обратно в грудь вампира. Отступает, и пламя начинает распространяться от сердца наружу, быстро испепеляя вампира, как будто его облили бензином.
Вампир снова может двигаться, его дикие, отчаянные крики наполняют воздух, когда он, спотыкаясь, бежит вперед, дико размахивая руками. Теперь он просто ходячее пламя, его кожа превращается в древесный уголь, когда он падает на колени перед Солоном, пытаясь дотянуться до него.
Солон отступает назад, а затем выставляет ногу вперед, ударяя горящего вампира в голову.
Вампир резко превращается в пепел, рассыпающийся по ковру, пламя гасится, пока от трупа не остается смутный пепельный силуэт.
В комнате воцаряется тишина, прерываемая несколькими всхлипываниями.
Солон на мгновение замирает, уставившись на пепел, тяжело дыша, потом смотрит на всех.
— Вечеринка окончена, — объявляет он.
Затем смотрит на меня.
«Довольна?» — спрашивает он у меня в голове с выражением боли в глазах. «Потому что, если хочешь меня, то вот что получишь».
Я качаю головой. Не потому, что он только что обрек этого вампира на смерть в отместку, а потому, что он солгал мне. Он знал о Джеремайсе и не сказал ни слова.
— Мне нужно идти, — тихо говорю я Вульфу. — Мне нужно выбраться отсюда.
Он не отпускает меня.
— Не думаю, что это хорошая идея.
— Вульф, пожалуйста, — говорю я ему. — Я не могу… не могу здесь находиться.
Вульф оглядывается на Солона, который настороженно наблюдает за нами, но держится на расстоянии, точно так же, как все остальные, спеша к выходу.
— Иди в свою комнату, — говорит мне Вульф, ослабляя хватку. — Иди. Один из нас скоро поднимется туда.
Я вырываюсь из его хватки, подбирая подол платья.
«Не оборачивайся и не смотри на Солона», — говорю я себе. «Просто убирайся отсюда».
Вхожу через двери в дом, затем поднимаюсь по лестнице, проходя мимо Аметист на лестничной площадке.
— Что, черт возьми, там произошло? — спрашивает она, замечая ужасное выражение моего лица, окровавленную шею и грудь.
— Калима21, — говорю я ей. — Я ухожу.
— Что? — спрашивает она, сбитая с толку моим упоминанием о «Храме судьбы22». — Где?
Но я ей не отвечаю.
Открываю дверь и выхожу в ночь, бегу по улице в сторону залива. Не могу думать, только бежать, остатки моей вампирской грации позволяют делать это на каблуках, платье развевается позади.
Только когда я подхожу ближе к отелю, понимаю, что у меня нет с собой ключа от номера, да вообще ничего, даже телефона.
Так что не остается выбора.
Я останавливаюсь у подножия холма на Калифорния-стрит и убеждаюсь, что никто не смотрит, вызывая языки пламени, принимающие форму двери.
Сегодня вечером я во второй раз переступаю через Завесу, но на этот раз одна.
Вроде.
Сразу вижу тень, надвигающуюся на меня из темноты.
Черт.
Снова бегу, вверх по склону, все быстрее и быстрее, адреналин переполняет организм. Я не оглядываюсь назад, не хочу видеть крадущихся ко мне похитителей душ, не хочу ничего делать, лишь вернуться в свой гостиничный номер, целой и невредимой.
Я быстро добираюсь до «Фэрмонта», благодаря как свой природный атлетизм, так и вампирские гены, захожу внутрь. Пустой вестибюль пугает, но поднявшись через миллион ступенек, чтобы попасть на свой этаж, слишком устала, и не обращаю на это внимание.