Все это означало еще, что Светловой предлагалось довести порученное дело до конца.
Но раз Петр попросил, значит, и его тоже попросили — и не довести дело до конца было невозможно.
— Где я могу вам передать документы?
Ей ответили.
И Светлова все поняла: адрес, по которому располагалась недвижимость госпожи Козловой, был изысканный. Не те люди, в самом деле, чтобы вскакивать, мчаться или хотя бы проявить элементарную любезность.
За последние несколько лет в Москве появился такой сорт граждан, которые были искренне уверены, что земля вращается ради них, а другие существуют исключительно для того, чтобы оказывать им услуги.
Аня ехала к госпоже Козловой, а мысли ее были очень далеко: она уносилась к своему Старикову, туда, где был прозрачный легкий воздух, прекрасные старинные здания фермерских домов и виноградники, виноградники, виноградники… Между которыми весело катил по дороге микроавтобус с веселой компанией и Петей Стариковым, путешествующим от одной винной фермы к другой, дегустирующим самые лучшие в мире южноафриканские вина и становящимся час от часу все веселее и веселее.
Реальность же была такова: Анна видела перед собой нескончаемый поток московских машин, толпы движущихся людей и непролазную московскую слякоть.
Она смотрела на всю эту мерзость и нехорошо думала о тех, ради кого она вынуждена была затеять путешествие за город. А это вам не что-нибудь, а Москва — город, из которого еще надо выбираться два часа.
Вот такие небезынтересные наблюдения и мысли. Бывает, что судьба настойчиво вынуждает тебя что-то совершить. Ты чертыхаешься и уворачиваешься, а потом оказывается, что в этой настойчивости что-то есть. Но иногда не стоит увиливать; надо просто сделать то, что тебе предлагается в сложившихся обстоятельствах. То есть как теперь.
У входа в коттедж госпожи Козловой была установлена телекамера, но Светлова совсем не была уверена, что ее кто-нибудь станет особенно рассматривать.
В доме, куда ее пригласили войти, царила такая суета, что присутствующим было явно не до телекамеры: казалось, туда набилось невероятное количество людей.
Правда, довольно быстро выяснилось, что уж их не так и много, как кажется. Просто все присутствующие почему-то хаотически перемещались, при этом громко друг с другом разговаривая.
В общем-то, и всего-то их было ничего. Домработница, дрессировщица, приехавшая тренировать пса, да садовник, постоянно возникающий на пороге с вопросами по поводу устройства «сиренария» — это место, где сирень растет. Слово очень понравилось Светловой, привлекало тем, что никак не смущало привыкшее к нему ухо садовода-профессионала.
Ну и собственно, плюс ко всем вышеперечисленным присутствующим, хозяйка дома, мадам Козлова, и ее дочка Настя.
Собственно, Аня, не испытывающая заранее никакой симпатии к тем, к кому ехала, собралась быстренько ретироваться. Но ее стали удерживать…
Главная же причина, из-за которой она все-таки задержалась, ее саму удивила: ее как-то сразу и невзначай затянула круговерть и суета этого огромного дома, где, как в сказке про репку, все возникали друг за дружкой — дрессировщица, собака, мама, Настя, домработница, садовник… И опять, уже в другом порядке… А весь этот гам и шум перекрывал возмущенный и удивленный возглас, почти крик души:
— Отчего при ежемесячном расходе на хозяйство нескольких тысяч долларов в доме никогда нет в нужный момент туалетной бумаги?
Дочка хозяйки дома, Настя, как быстро выяснилось, готовилась к отъезду. Но не в Южную Африку, куда Козловым прислали приглашение. Туда собиралась Настина мама, которой, собственно, и предназначалось приглашение, переданное Петром. Сама же Настя готовилась отбыть к месту постоянной дислокации — в Англию.
Настя училась в Милфилде, в модном английском учебном заведении, неожиданно ставшем в последние годы особенно популярным среди новой русской знати из-за того, что его «открыли» для страны, отдав обучаться туда своих детей самые первые лица этой страны.
В гардеробной, где Аня разделась, среди немыслимого количества разбросанных кроссовок, тапочек, сапожек и прочего валялись две толстенные тетради, на одной из которых было крупно старательным почти детским почерком выведено: «Business», на другой «Law».
Честно говоря, Светловой интересно было поближе взглянуть и на «новое поколение, выбравшее пепси».
Разница в семь-восемь лет, которая отделяла ее от нынешних шестнадцатилетних, при динамичной нынешней жизни казалась Ане весьма существенной и превращала этих новых маленьких русских в совсем загадочных и не слишком понятных ей существ.
— Это твои тетради? — поинтересовалась Анна у ребенка госпожи Козловой.
— Ага… Я выбрала такие предметы. Там у нас, в Милфилде, можно выбирать.
— Хороший выбор, — похвалила Светлова.
— Я тоже так думаю. Практичный. Без дела с такими знаниями не останешься.
— А у тебя, значит, каникулы заканчиваются?
— Угу! В Милфилде ведь занятия в октябре начинаются. Это вообще принцип: у них каникулы намного длиннее наших. С мая по октябрь… Но уж когда начинаешь учиться, пашешь на все сто. Никакого сачкования!
— Понятно. Ситуация максимально приближенная к реальной жизни. Если отдыхаешь — отдыхай, если работаешь — работай!
Слово за слово завязалась беседа. О жизни, диетах, о том и о сем.
Настя Козлова, жизнерадостный упитанный ребенок шестнадцати лет, как выяснилось, не прочь была бы погрустить и изобразить черную меланхолию, но природное здоровье, сангвинический темперамент и приятная полнота тела никак не позволяли ей этого делать.
Настиным идеалом, как поведала она Светловой, была тонкая высокая бритая наголо девушка в черном длинном пальто и высоких шнурованных, тоже, разумеется, черных, ботинках. С крысой — конечно же, черной! А какой же еще? — на плече. Такую девушку Настя видела однажды в одной европейской столице.
— Правда, здорово?
— Нет слов! — поддержала Аня.
— Да чего уж там! — Настина мама, услышав обрывки разговора, присоединилась к беседе. — Ну, вот есть же у тебя работа Дюрера, так там девушка на смерть похожа…
— Ну и что, что похожа? — перебив мать, Настя пожала плечами. — Главное, что она замечательная.
"И в самом-то деле, — подумала Светлова, — девчонку, которая делала уроки в майке с портретом Курта Кобейна, вряд ли могло отпугнуть такое сходство. Поколение детей, которое запивало апельсиновым соком фразу лидера «Нирваны» — подтвержденную делом! — «Я ненавижу себя и хочу умереть», по всей видимости, относится к смерти как-то иначе, чем их родители. Может быть, проще.
В общем, мамино замечание, что та девушка уж слишком похожа на смерть, такой, какой ее обычно изображали на средневековых гравюрах, нисколько не умаляло Настиного восторга.
Ничего более стильного, ничего более замечательного, чем та девушка с крысой, Настя в жизни своей пока еще не встречала.
Но, к сожалению, этот идеал был для нее абсолютно недостижим. Настиным же уделом оставались приятная, неистребимая полнота и привычка орать песни в ванной — просто так, от счастья и полноты жизни и тела, что часто связано напрямую.
Поэтому в добропорядочных швейцарских отелях через пару дней пребывания мать с дочерью обычно переселяли в какое-нибудь крыло, где концентрировались итальянцы.
Настина мама, воспитанная еще в пионерской организации, все-таки немного робела, Настя же — нисколько — и начинала орать свои песни, едва намылившись, а маму успокаивала: «Да не волнуйся ты, папа нас отмажет, в случае чего!»
Настин папа был настоящей шишкой. Поэтому им сначала приносили записку, чтобы телевизор сделали потише и чтобы Настя не пела в ванной, особенно по ночам. Потом устно предупреждали, а потом…
— А потом просто все наши вещи сами переносили. Все аккуратнейшим образом и сверхтщательно. Каждую булавку — на то же место в новом номере, на каком она лежала в прежнем.
— Зато, мам, помнишь, как они обалдели, когда сейф открыли? Столько пачек денег они сроду не видели!
— Пожалуй, — скромно согласилась Настина мама, воспитанная пионерской организацией.
— Что ж, им так уж не по вкусу пришлось твое пение? — поинтересовалась Светлова.