— Нет, нет, благодарю.
— Ну, еще кусочек…
— В самом деле, достаточно!
— Но…
— А вы сама?
— Я?
— Да. Вы сами ведь даже не попробовали.
— Нет, спасибо.., что-то не хочется.
— Даже попробовать?
— Знаете, когда готовишь, аппетит пропадает. Никогда нет желания есть то, что приготовила сама.
— Да, это так. Самый плохой аппетит и желудок, как известно, у поваров…
Аня с неподдельным интересом посмотрела на свою «кормилицу».
Что-то ее настораживало, но Анна и сама еще не понимала, что именно.
— А ты чем вообще-то занимаешься? — поинтересовалась Светлова между делом.
— А-а.., так! — «гусенок» махнул рукой.
— Учишься?
— Нет, школу я бросила.
— Так что же, значит, ничем, и в свободном полете? По принципу «больше всего я делаю, когда ничего не делаю»?
— Да нет. Почему же? — Анина собеседница недовольно нахмурилась. — Я не лентяйка. У меня есть занятие, даже, можно сказать, дело.
— И какое? — Аня кляла свою неприличную назойливость и стремление задавать вопросы тем, кто явно не горит желанием на них отвечать. Но ведь это было ее делом — тормошить, расспрашивать.
Но и «гусенок» был по-шпионски неболтлив. То ли осторожен — «в папу», — то ли просто эта тема была ей неинтересна.
— Так… — Девочка зевнула. — Дело как дело…
Ничего особенного.
Тегишева Анна так и не дождалась. Ушла, что называется, не солоно хлебавши. Если, конечно, имела право так сказать после столь вкусного обеда.
«Один неглупый англичанин в прошлом веке утверждал, что по пристрастию к той или иной пище можно судить о характере человека не хуже, чем по чертам лица», — рассуждала про себя несколько отяжелевшая после еды Светлова.
По сути, ей в одиночестве пришлось уплести целого цыпленка — но ведь так было вкусно! А девочка даже не дотронулась до еды.
И это удивительно.
Так вот, например, тот англичанин уверял, что инстинктивно избегает тех, кто любит рубленую телятину.
А его друг, поэт Кольридж, и вовсе был уверен, что, например, «человек с чистой душой неспособен отказаться от пончиков с яблоками»!
— Отличный шоколад!
Юлсу дотронулась губами до края чашки и сделала судорожный глоток…
Они долго бродили, не чуя ног, как и полагается влюбленным, пока ее Эмерику вдруг не захотелось шоколада.
Его аппетитный густой запах витал над столиком кафе «Ладо», смешиваясь с пьянящим запахом весеннего парижского воздуха и бензина.
«Милый, милый, милый… Милый человек!»
Ради Эмерика она бы согласилась даже на шестиразовое принудительное питание да еще плюс питательный коктейль в промежутках между приемами пищи… Именно такой прописали недавно одной ее знакомой девочке.
Отхлебнуть шоколад она, однако, заставить себя не смогла. Ее замутило от одного только запаха густого сладкого варева.
А Эмерик с удовольствием поглощал фруктовое мороженое.
— Ты не будешь?
— Нет.
— И напрасно.
Он принялся теперь и за ее пирожное.
— Ты совсем ничего не ешь… Так нельзя!
Вокруг переливались огни, и стоял тот удивительный гул веселых, довольных жизнью голосов — шум безмятежного веселья, легкости и счастья, который бывает только в Париже и только в двенадцать ночи, весной, на Елисейских Полях.
Рядом, за столиками соседнего кафе, послышались аплодисменты, громкие веселые крики.
Они с Эмериком оглянулись.
Компания девушек устроила представление: одна из них, одетая в подвенечное платье, с длинной фатой — и на лыжах! — громко стучала лыжными палками по асфальту.
Какой-то японец, смеясь, фотографировался рядом с «невестой», а все кругом тоже смеялись и аплодировали.
— Смешная! — заметил Эмерик.
Но она даже не улыбнулась: почему-то эта ряженая невеста вдруг неприятно ее поразила.
Шутка веселых девушек показалась не смешной.
Вдруг и она станет такой же «невестой» ? Смешной и нелепой?! Как эта девушка, в фате и на лыжах, когда вокруг нет ни одной снежинки ?
Какая участь ожидает ее, Юлсу?
Она испуганно взглянула на Эмерика, рассеянно наблюдающего за импровизированным представлением.
Глава 7
— Ладушкин, нам предстоит грандиозная слежка! — провозгласила Светлова, засучив рукава и, как это делают домохозяйки, объявляя великую стирку или тотальную суперуборку. — Будем следить.
— И долго?
— Долго.
— Как долго?
— До упора. Пока не обнаружим хоть что-то, хоть какой-то краешек, хоть пятнышко, хоть клочок чего-то — неизвестно пока чего! — за который можно зацепиться.
— О'кей! — кивнул Ладушкин с видом знатока. — В нашем агентстве «Неверные супруги» я это отлично освоил. Тоже все так и начинается… Посмотришь на какую-нибудь.., какой-нибудь объект слежки…
Ну, ангел! Чисто ангел непорочный!
— Не чисто ангел, а чистый ангел! — поправила своего сотрудника Светлова. — Так, во всяком случае, раньше произносили это словосочетание.
— Ну, неважно.., пусть чистый ангел. Как будто без единого изъяна женщина. Носки штопает, капусту солит, блины печет, пылинки с мужа сдувает Спросишь, «где была?» — расскажет весь свой день, как вахтенный матрос, по минутам. Словно в судовом журнале записи ведет: у маникюрши была во столько-то, потом солярий во столько-то… А как сядешь на хвост этой мадам непорочной, елы-палы1 В борделе отдыхают — по сравнению с этим-то «ангелом»!
— Гоша! — Аня укоризненно посмотрела на увлекшегося описанием изнанки жизни Ладушкина. — Оставьте вы эти свои.., темы. Это уводит нас в сторону.
— Ну, так уж и уводит! — буркнул недовольно Ладушкин, остановленный «на скаку».
— Да, уводит. Поскольку мы не собираемся изобличать Тегишева в супружеской неверности, поскольку у него вообще нет жены.
— А где же она?
— Ну, это мы еще выясним. А пока… Будем следить попеременно, по очереди.
Два дня ничего не дали.
На третий «на хвосте» сидела Светлова — Тегишев выехал из города.
К загородному особняку, очевидно ему и принадлежащему, они добрались уже затемно.
К недвижимости Тегишева примыкал кусок леса. И это сыщику оказалось на руку: темнота и деревья. Иначе в этой безлюдной дачной местности Светлова просто вынуждена была бы бросить слежку — уж слишком все на виду.
А так она, оставив машину в лесочке, пешком дошла до дачи Тегишева. И увидела, что Игорь Багримович, выйдя из машины, открыл ворота, возле которых его, подпрыгивая на холоде, поджидал какой-то молодой человек. Они оживленно начали о чем-то говорить. Точнее, оживлен был молодой человек, а Тегишев, как всегда, немногословен, величественен и непроницаем. Наконец он вошел в дом, а тот, кто его встречал, юркнул за ним.
Светлова огляделась.
Собак на участке не было и забора как такового тоже. Ибо забором в России декоративное легкое ограждение, подчеркивающее красоту дома и символически обозначающее границу собственности, не считается. Несерьезно это все. Забор — это глухая, как минимум метра три в высоту непреодолимая преграда. Чтобы снаружи обитателей не видно было и не слышно.
Так же, как и затемненные стекла, эти забором были приметой нынешней России.
Любопытно, что у Игоря Багримовича такого забора не было. Вокруг его участка шло как раз именно декоративное легкое ограждение, подчеркивающее красоту дома и символически обозначающее границу собственности, однако не нарушающее общий архитектурный замысел.