— Я сейчас ею займусь. А ты позвони домой моему брату Жан-Клоду и скажи, чтобы он сразу же пришел и захватил с собой свой инструмент.
— Думаешь, он сможет ей помочь?
— Он же на последнем курсе медфака, — ответил Франк и потащил Леа в ванную.
Будущий врач нашел Леа сидящей в кресле в махровом халате и с мокрой головой. Франк и Лаура меняли постельное белье.
Осмотрев больную, Жан-Клод сказал Лауре:
— Пока что дайте ей кофе и таблетку аспирина. Она не просто так напилась, она пережила нервное потрясение. Я позвоню своему, профессору, он лучше меня знает, что в таких случаях надо делать.
Против всякого ожидания Лаура оказалась прекрасной сиделкой.
К вечеру пятого дня сильный организм Леа победил недуг, хотя она по-прежнему оставалась замкнутой, молчаливой и упорно отказывалась рассказать и врачу, и Лауре, что именно с ней произошло. Спустя неделю она решила повидаться с мадам де Пейеримоф и сообщила ей, что хочет уволиться из Красного Креста.
— Нам жаль с вами расставаться, — сказала ей мадам де Пейеримоф при встрече. — Ваше участие в нашей работе было исключительно полезным… Но вы неважно выглядите… Вам нездоровится?
— Нет, мадам, я просто устала.
— Это пройдет. В вашем возрасте рано говорить об усталости. Я знаю ваши семейные затруднения и понимаю как причины вашего ухода, так и ответственность, которую вы собираетесь на себя возложить.
Леа молча кивнула в знак согласия, радуясь, что ей не задавали других вопросов по поводу ее просьбы об увольнении. Она без сожаления покинула стены штаб-квартиры Красного Креста. Начиналась новая страница ее жизни.
Продолжая жить в квартирке сестры на улице Грегуар-де-Тур, Леа попыталась подвести итоги. Денег, полученных от Красного Креста, ей едва хватит на то, чтобы обзавестись гардеробом и вернуть небольшие долги теткам. Оставаться в Париже она не могла, так как не имела ни работы, ни доходов, ни собственного жилья. Леа не хотелось каким-то образом изворачиваться или спекулировать по примеру Лауры. Ей очень недоставало Франсуа Тавернье. Уж он-то нашел бы для нее выход из положения. Но, к ее удивлению, он не давал о себе знать. Скорее всего, ему пришлось задержаться в Нюрнберге. Может быть, Сара что-нибудь знала о нем? Но идти снова к Саре было выше ее сил. Нет, говорила она себе, только не теперь, когда столько жутких картин постоянно стоит перед ее внутренним взором. Она до такой степени страшилась услышать голос Сары, что всякий раз упрямо отказывалась подойти к телефону, когда та, зная, что Леа больна, звонила ей. С другой стороны, тетя Альбертина просила Леа поторопиться с приездом в Монтийяк, где было необходимо ее присутствие. В конце концов, Леа с чувством облегчения покинула Париж, так и не повидавшись с Сарой.
Зима была очень холодной, а весна дождливой. На нормальное отопление просторного дома не хватало денег, а кроме того, недоставало и угля. Франсуаза, Руфь и дети большую часть дня проводили на кухне. Усевшись у зажженного очага, женщины слушали радио или занимались домашней работой, приглядывая за Шарлем и Пьером. Шумные игры и смех детей вносили некоторое оживление в их монотонную жизнь. По утрам Шарль отправлялся в школу в Верделе и возвращался только вечером. Мальчик был не по годам серьезен, и все свободное время посвящал чтению и рисованию. Малышу Пьеру в декабре исполнилось четыре года. Мать во всем потакала своему непоседливому и часто капризничающему сыну, вызывая тем самым возмущение Альбертины, не одобрявшей воспитания без принуждения. Однако Франсуаза не могла ни в чем отказать ребенку.
Молодая женщина думала, что возвращение в родной дом, многочисленные заботы по содержанию имения, помогут ей забыть пережитые муки. Ничуть не бывало! С наступлением каждого нового дня она погружалась в состояние мрачного одиночества, из которого ничто не могло ее вывести. Она не переставала думать о любимом человеке, о его смерти, об унижении, которому ее подвергли, обрив голову на церковной паперти в Париже, об оскорблениях, которыми ее осыпали, о презрении, которое ей демонстрировали знавшие ее с детства лавочники Лангона, о замечаниях, бросаемых в ее адрес занятыми в хозяйстве рабочими, об отказе принимать ее у себя со стороны подруг и родственников, живших в Бордо. После ее возвращения никто не попытался повидаться с ней, понять ее или хотя бы проявить по отношению к ней немного участия. Теплая забота теток и Руфи оказалась явно недостаточной. Только новый управляющий Ален Лебрен, похоже, не интересовался ее прошлым. Франсуаза была ему за это признательна и с удовольствием работала вместе с ним.