— Забыть! Как часто в последний год произносится это слово! Забыть! Вам не приходит в голову, что я тоже хотел бы забыть, что того же желает и Сара, которая внушает вам страх? Но попробуйте понять, что есть вещи, которые нельзя, не должно забывать во имя жизни, во имя любви, наконец…
Лаура плохо знала Франсуа Тавернье. Ей никогда не приходилось видеть его в минуты гнева. Сильно побледнев, он взял Лауру за руку, стремясь лучше втолковать то, что хотел сказать, и так сильно сжал ее руку, что у нее невольно вырвался стон.
— Извините, я сделал вам больно. Простите старого дурака. Молоденькая девушка хочет забыть ужасы, в которых повинны старшие. Что может быть естественнее? Не нам давать вам уроки жизни.
— Именно так думаем и мы, то есть мои друзья и я. Мы не желаем ни от кого выслушивать нравоучения, — заявила она, потирая руку. — Ведь Гитлер умер, не так ли?
— Он, может быть, и умер, но нацизм живет.
Постояльцы отеля, проходившие мимо хорошенькой, по последней моде одетой девушки и ее изысканно одетого собеседника, ни за что не смогли бы угадать, о чем говорила эта парочка. Скорее всего они думали, что это обычная ссора влюбленных.
— Но из этого не следует, что я не должна жить полной жизнью!
«Какой же она еще ребенок», — подумал Франсуа. Ее надутая физиономия вдруг напомнила ему Леа, но эта была другая, эгоцентричная и мелочная Леа.
— Ваша война нам открыла, — продолжала Лаура, — что жизнь коротка и хрупка. Я не хочу жить так же скучно, как сестры.
— Вы думаете, что Леа скучно живет? — проговорил он с внезапно проснувшейся в душе тревогой.
— Не можете же вы считать нормальным, что девушка в ее возрасте киснет в захолустье в обществе милых, конечно, но далеко не забавных старых теток, вечно плачущей Франсуазы да двоих несносных, целый день ревущих мальчишек! Хотела бы я посмотреть, как бы вам жилось на ее месте! Хорошо еще, что вернулся Жан Лефевр и почти каждый день заходит в Монтийяк.
Франсуа Тавернье понял коварный намек и улыбнулся.
— Действительно, это очень хорошо. Леа трудно обходиться без мужского общества…
— И это все, что вы можете сказать? — проговорила Лаура с видом раздосадованной маленькой девочки. — Вы еще и смеетесь!..
— Причина моего смеха — вы.
— Вот как!
— Мне надо уладить некоторые дела в Париже, и в ближайший четверг либо пятницу я отправлюсь в Монтийяк.
— А меня возьмете с собой?
— Обещаю. Я дам вам знать, как только буду готов к отъезду.
— Спасибо. Я на вас рассчитываю.
9
Альбертина де Монплейне с грустью наблюдала за тем, как Франсуаза все больше и больше погружалась в тягостное безразличие. Молодая женщина подолгу оставалась неподвижной, без сил, с ничего не выражавшим взглядом. Иногда она выходила из состояния полного равнодушия к окружающему миру, и тогда все вызывало у нее откровенное отвращение, даже сын не мог хоть немного развеселить ее. Только молчаливое присутствие нового управляющего было способно вывести ее из состояния замкнутости. Между молодыми людьми постепенно установилось нечто вроде дружбы, которая у Лебрена очень скоро переросла в любовь. Но он не решался открыть свои чувства Франсуазе, понимая, насколько далека она была от подобных переживаний.
Ален Лебрен все знал о прошлом Франсуазы. Продолжительное пребывание молодого человека в плену в Германии, в семье, состоявшей из одних женщин, научило его с пониманием относиться к отношениям, завязывавшимся между представителями воюющих сторон. В кафе, да и везде, где ему приходилось бывать, он не раз выступал в защиту Франсуазы. Более того, он как-то подрался с одним виноделом из Кадийяка из-за того, что тот осыпал оскорблениями «шлюх, которых следовало бы не только обрить, но и расстрелять». Его, как и Альбертину, тревожило подавленное состояние Франсуазы. Он делал все, чтобы рассеять ее мрачное настроение, но это ему редко удавалось.
И все-таки однажды, как ему показалось, представился удобный случай. Он повез ее на ярмарку в Дюран, чтобы купить гусей и уток, которых он собирался разводить. После ярмарки они пообедали в хорошем ресторане, и там впервые за все время их знакомства он увидел ее спокойной и улыбающейся. На обратном пути они сделали остановку, чтобы полюбоваться окрестностями и немного пройтись пешком. Они дошли до рощицы и уселись на мох, радуясь возможности укрыться от жары в тени деревьев. Оба молчали, но в этом молчании не было и тени напряженности. Это было молчание двух хороших друзей. Ален коснулся рукой плеча Франсуазы. Она никак не прореагировала на это. Осмелев, он притянул ее к себе и беззвучно поцеловал в коротко остриженные волосы. Почувствовав прикосновение его губ, она вздрогнула и, побледнев, вскочила на ноги.