«Для Иисуса Христа единственная подлинная слава заключается в признании его тем, чем он являемся на самом деле: то есть Вечной Любовью. Он волен отвечать нам взаимностью или нет! Ад — это не кто-либо иной, это ты сам, отказывающийся любить. Увидеть себя в зеркале вечности таким, каким сделал себя сам! Спасение состоит в отказе от иллюзорного, в обращении к самому существенному. Не побоимся же жить с открытыми глазами, ничего не тая от себя: ни гнусности зла, ни восхищения прекрасным; не устрашимся же того, что наши деяния и вся наша жизнь ни к чему и ни к кому не обращены. Зло в моем понимании — это когда человек в своей гордыне считает себя самодостаточным. Чувство самодостаточности и презрение к другим, доведенные до абсурда. Стыд растоптанной жизни, расточительства, безразличия к старикам и беднякам, к голодным, униженным, безработным, ко всякого рода изгоям… Все это — наша ответственность, наша забота, а не Господа. Дорога жизни, путь к миру пролегают как для одного человека, так и для целых народов через богатство общения и согласие делиться, как бы это ни называлось. Кровавые безумства, свидетелями коих мы являемся, не означают ли зачастую приступ отчаяния после всевозможных отказов и неприятия? Убеждение, предчувствие того, что человечество идет к своей погибели, если только оно не пересмотрит свою сущность и не обретет как можно скорее смысл Предвечного и его следствие — потребность в Любви с заглавной буквы, — все это вселяет в меня тревогу. Либо родится новый человек, либо обезумевшее человечество исчезнет из всеобщей истории — альтернативы этому нет. Новый человек должен будет осознать, что никому не дано быть полностью счастливым без других. Он будет убежден в том, что в борьбе за то, чтобы свобода воцарилась и в тех сердцах, где ее не было доселе, необходимо всегда помнить конечную цель этой свободы. Она имеет иной смысл, нежели быть свободным ради того, чтобы быть свободным. Иначе вместо освобождения попадешь под гнет (идеологии, нетерпимости, ненависти) или же в рабство (власти, денег, неистового эгоизма). Дорога жизни, путь к миру пролегают как для одного человека, так и для целых народов через богатство общения и согласие делиться, как бы это ни называлось».
Как бы она хотела разделить его веру, поверить в нового, свободного и благородного человека, поверить в его желание мира и любви к ближнему. Но ничто вокруг нее не предвещало этого, а слова Сары и Даниэля опровергали утверждения священника. Она подумала о своем дяде Адриане, и у нее защемило сердце. Ей сейчас не хватало его больше, чем когда бы то ни было. Даже утратив веру, он нашел бы — Леа не сомневалась в этом ни секунды — слова надежды в ответ на ее тревогу, на ее вопросы о мести и справедливости. В ее потрясенном сознании звучали слова любви отца Анри и крики ненависти Сары. Кто из них был прав? Расставаясь со святым отцом, она горела желанием участвовать в становлении нового мира, но после беседы с Сарой сердце ее было полно злобы и желания уничтожить тех, кто доставил столько страданий ее подруге.
Приход Франсуазы и Лауры отвлек Леа от ее беспорядочных мыслей.
— Опять разбитые стаканы. Если так будет продолжаться, скоро их совсем не останется, — с упреком сказала Франсуаза.
— Это все из-за меня, — ответила Сара. — Я толкнула Леа, когда она несла поднос. Пойду принесу другие.
— Я иду с вами, — сказал отец Анри.
Впервые с тех пор, как они собрались вместе, три сестры остались одни. Лаура взяла старших сестер за руки.
— Франсуа должен отправиться в Париж через два дня, и я не знаю, как сказать тетушкам, что еду с ним. Не могли бы вы мне помочь?
— Почему бы тебе не остаться до моей свадьбы? Это произойдет через три недели.
— Я потом вернусь. Я обещала друзьям поехать с ними на юг.
— Что-то подсказывает мне, что если бы Даниэль остался, ты бы тоже не уехала, — сказала Франсуаза, лукаво улыбнувшись.
Лаура вспыхнула и отдернула руку.
— Почему ты так говоришь?
— Не я одна заметила, что ты ни на шаг от него не отходишь. Стоит ему удалиться, как ты провожаешь его взглядом или же принимаешься искать его; ты поддакиваешь всему, что бы он ни сказал, хохочешь над малейшей его шуткой, ты…