— Умоляю тебя, не говори со мной больше об этом, — простонал Даниэль, пряча лицо у нее в ладонях.
Страшно побледнев, Самюэль смотрел на них с несчастным видом.
— Я снова заговорю с тобой об этом, если ты будешь так настроен. И тебе, и мне есть, за что просить прощения.
Даниэль разрыдался.
— Ты не сжалишься надо мной?
— Я не понимаю теперь смысла этого слова.
— Прекрати, Сара, ты жестока! Он еще молод. Он может забыть.
— Забыть!.. Ты говоришь — забыть!.. О, Самюэль, как ты можешь?
— Для меня забыть невозможно, но для него…
— Ни для него, ни для кого бы то ни было из нас. Ты не понимаешь, что именно на это они и рассчитывают, на нашу леность, на нашу трусость… Разве не начали они уже утверждать, что газовых камер не существовало, что фотодокументы сфальсифицированы и т. д.
— Но все отлично знают, что это ложь, что существуют десятки тысяч свидетелей…
— Да, но через десять или двадцать лет, где они будут, эти свидетели? Умрут или «забудут», как ты говоришь. Я повторяю тебе, что наш долг состоит в том, чтобы не допустить забвения ужасов нацизма, чтобы наказание оставшихся в живых наполнило ежечасной тревогой убийц, разбежавшихся по миру. Пусть не знают они ни одного дня отдыха, ни одной ночи спокойного сна… Я не смогу жить дальше, если не буду знать, что сделала все для того, чтобы так было…
Сара замолчала. Она выдохлась. На нее было страшно смотреть, когда она была во власти гнева и жажды мщения. Красное лицо, посиневшие щеки, напряженные черты, искривленный рот, короткие волосы встали дыбом… Горгона.
В дверь постучали. Кармен спросила:
— Вы закончили?.. Можно войти?
Как только Кармен и Леа вошли в комнату, они тут же почувствовали напряженную обстановку и на какое-то время застыли в замешательстве. Самюэль пришел им на помощь:
— Давайте дадим Даниэлю отдохнуть. Ты идешь, Сара?.. Вы идете, Леа? До завтра, братишка.
— До завтра, до свидания, Леа, — произнес Даниэль устало.
Леа склонилась над ним и нежно поцеловала.
— Спасибо, — пробормотал он.
— Я поухаживаю за ним. До завтра, — сказала Кармен.
— Я тебя подвезу, Леа?
— Нет, спасибо, Сара, я пройдусь пешком.
— Как хочешь.
Леа долго смотрела вслед такси, увозившему Сару. Она шла, никуда не сворачивая, и дошла до оживленной площади, где играли дети в тени больших деревьев. Перед ней была очень высокая стена, за которой виднелись кресты и купола часовен: кладбище де ла Реколета. Она зашла внутрь. «Похоже, это кладбище не предназначено для бедняков», — подумала она, проходя по широким аллеям между памятниками, говорившими о состоятельности семей усопших. Ничего общего со скромным кладбищем в Верделе, где были похоронены ее родители и сестра. Но, как и всякий раз, незримое присутствие мертвых смягчило ее. На кладбище она, как это ни странно, чувствовала себя защищенной, да-да, защищенной. Она не смогла бы объяснить, почему… Мертвецы не могли причинить ей зла.
Эти детские рассуждения развлекли ее.
— Довольно редко приходится видеть кого-то улыбающимся на кладбище…
Погруженная в метафизические раздумья, она и не заметила, что на нее смотрит молодой человек. Что ему надо?!
— Я только что был у Кармен… Вы меня не помните?
Да, конечно, это тот красивый юноша с большими темными глазами, как у девушки.
— Извините меня, я так глубоко задумалась…
— Удивительно все же встретить красивую девушку, прогуливающуюся по кладбищу. Вы не боитесь призраков?
— Нет, а вы?
Он по-мальчишески рассмеялся и тут же надолго закашлялся. Когда ему, наконец, удалось перевести дух, лоб его был покрыт потом.
— Это все моя астма.
— У одной из моих сестер в детстве была астма. Из-за нее мы каждый год ездили в Ла-Бурбуль. Я очень на нее за это сердилась и выводила сестру из себя до такой степени, что у нее начинался приступ. Я понимаю, это было некрасиво, но я… ненавидела Ла-Бурбуль.
— Действительно, это было не очень хорошо. А как она сейчас?
— Она умерла.
— О, простите…
— Успокойтесь, ее болезнь не имеет к этому никакого отношения.
— А отчего это случилось?
— Ее убили… Давайте поговорим о чем-нибудь другом… Вы давно знаете Даниэля?
— Нет. От силы месяц. Как он вам и сказал, мы познакомились на лекции по археологии доколумбовой Америки…
— Я не знала, что он интересуется археологией…