Жан Рэй
Черное зеркало
Рассказ
Уже в который раз мистер Торндайк, хозяин публичной библиотеки в квартале Степл-инн, поглядывал со своего места на причудливые дома с деревянным фасадом, стоящие напротив его окна.
В читальном зале, где на столах из черного дерева громоздились книги, не было ни души, и он не мог уже в который раз кому-нибудь рассказать, что чрезвычайно ценит тюдоровский стиль этих построек, что только они одни и сохранились при пожарах и потрясениях, пережитых Сити начиная с XV века.
Ни души…
Вообще-то это было не совсем так, но единственный посетитель, лениво перелистывавший засаленные и лоснящиеся тома, для библиотекаря в счет не шел.
Доктор Бакстер-Браун был простым квартальным лекарем; он жил на Черч-стрит, занимая две комнаты в одном из высоких тусклых домов в окрестностях Клиссолд-парка, не имел у себя ни библиотеки, ни лаборатории, а немногочисленных пациентов принимал в убогой гостиной с черными креслами, набитыми конским волосом. Два раза в неделю он тащился через всю столицу до Холборна, в пыльную читальню Торндайка; там он просиживал час или два и в итоге уходил с какой-нибудь книжкой под шестипенсовый залог.
На улице моросило, а стол его находился в самом темном углу библиотеки. Но мистер Торндайк и не думал зажечь одну из ламп с зеленым абажуром ради такого небогатого посетителя.
Бакстер-Браун, не читая, шелестел толстыми страницами «Истории Англии», а под этот том исподволь подсунул какую-то тоненькую книжицу, усыпанную ржавыми пятнышками и источенную бумажным жучком.
Тут вошла мисс Боуз, и мистер Торндайк почтительно поклонился ей. Мало того что она брала в библиотеке дорогие и редкие издания, она еще и любила поболтать с хозяином, что всякий раз давало ему случай выказать свои познания в истории.
— Прошлый раз, когда я имел честь и удовольствие видеть вас в моем скромном доме, мисс Боуз, мы с вами говорили о Рене, о том, как он отстроил после пожара 1666 года Гилдхолл* <*Гилдхолл — здание ратуши лондонского Сити. (Здесь и далее — прим. перев.)>…
Бакстер-Браун встал; тонкую брошюрку он незаметно сунул в карман пальто, а в руке держал какой-то роман недавнего издания.
— Благодарю вас, сударь, до свидания, сударь, — сухо произнес библиотекарь, держа двумя пальцами протянутую лекарем монету.
Приземистый силуэт доктора растаял в повисшей над Холборном измороси.
— Если так работать, не больно-то будешь сыт, — проворчал ему вслед мистер Торндайк.
После чего, вновь заулыбавшись, он продолжил свою лекцию для постоянной клиентки:
— Следует, впрочем, признать, что башни, пристроенные Реном к Вестминстерскому аббатству, плохо гармонируют с его величием…
На углу Холборна, ожидая автобуса среди терпеливо-угрюмой, до нитки промокшей толпы, Бакстер-Браун придерживал рукой оттопыренный карман своего пальто, как будто в нем заключался бумажник, полный денег. Между тем лежал там всего-навсего старый альманах Уоррена за 1857 год, до сих пор лишь чудом не угодивший в кухонную печь мистера Торндайка или же в руки еврея-старьевщика Паанса, который дважды в год скупал у него на вес книги, непригодные более для выдачи.
Когда Бакстер-Браун вернулся домой, было уже поздно; в подъезде он столкнулся со своей хозяйкой миссис Скиннер; та недовольно фыркнула и не ответила на его приветствие.
— Надо бы как-нибудь внести ей хотя бы часть платы, — уныло пробормотал лекарь, поднимаясь к себе на четвертый этаж по лестнице, застланной протертым до самой основы ковриком.
Огонь в камине не горел, а из газового рожка с истрепанным асбестовым экраном шел лишь скудный свет.
Бакстер-Браун положил альманах Уоррена на свой скверно навощенный круглый стол, рядом с сильно початой бутылью виски и липкой от слюны курительной трубкой; затем тщательно проверил, хорошо ли заперта дверь, заткнул скважину замка бумажным катышком и аккуратно прикрыл окно зеленой хлопчатой шторой.
— Ну-с… — вздохнул он. — Только сперва позовем-ка на помощь Полли. Схватив трубку, он набил ее грубым комковатым табаком из серого бумажного кулька и с наслаждением закурил.
— Полли, добрая моя старая Полли, — произнес он с грубоватой нежностью.
Полли хоть как-то скрашивала его жизнь холостяка, стесненного в деньгах и упорно преследуемого неудачами; подражая герою прочитанного как-то детективного романа, он присвоил ей женское имя и даже вырезал на ее головке три крестика — просто так, чтобы обозначить свою собственность и особую привязанность.
«Превосходная штучка», — говорил он иной раз сам себе, вспоминая тот день, когда, оказавшись случайно при деньгах, приобрел по довольно высокой цене эту трубку в стиле «честерфилд» из толстого английского вереска.