Все влюбленные клянутся исполнить больше, чем могут, и не исполняют даже возможного. Супруги фон Эверека, судя по слухам, давно нет в живых, а сам он живет и здравствует, вопреки пламенным речам. То есть, жил и здравствовал.
Мне трудно представить сурового атамана пишущим это полное нежности, по-юношески высокопарное письмо. Как ты мог ее погубить, зачем? Ответ на этот вопрос я попыталась найти в другом письме к Ирис, лежащим на столе, но его там не оказалось. Как и в ответном письме.
Я увлеклась подглядыванием за чужой жизнью, за чужой историей любви. Ирис и Ольгерд любили друг друга искренне, даже слишком, ослепленные бескомпромиссным юношеским чувством. Я никогда так никого не любила.
От этой горькой мысли я решила налить себе вина, которое не допил усопший. Эст-эст, лучшее из всех туссентских, как я и люблю. У атамана был прекрасный вкус.
Не успела ароматная жидкость приятной теплотой разлиться по моему желудку, как все мои злодеяния решили в одночасье вернуться ко мне и нанести сокрушающий удар.
Краем уха я уловила позади себя какой-то шум. Все, как в страшной сказке: я обернулась и увидела, как убитый мной мужчина тяжело, все еще в дурмане, пытался подняться на ноги. Мертвый атаман в залитом кровью кунтуше пытался подняться на ноги. Мертвый. Хрустальный бокал выскользнул из моей руки и разбился вдребезги.
Вампир?! Высшего вампира я бы и порезать не успела. Гуль?! Это я гулем стану, если не прекращу выдвигать абсурдные версии.
Когда полные огненной ярости глаза восставшего мертвеца встретились с моими, я поняла, что пришло время обратиться к лучшему средству выживания — панике.
Бежать!
Я молнией вылетела из кабинета, не сдерживая визга, и через проём галереи на меня взглянули оторвавшиеся от партии гвинта и бутылки водки изумленные кабаны. Мне исключительно повезло, что они еще не обнаружили своих мертвых товарищей.
Лучший вариант побега — через окно. Я рванула к комнате с картиной фон Штюка. В ней должно быть большое окно, а там уже пару верст до озера. Скроюсь… в воде я обязательно скроюсь, успеть бы только добежать!
Как только я влетела в комнату, задев со всей силы дверной косяк плечом, моя нога поскользнулась на чем-то каменном и остром. Распластавшись на полу, я взглянула на виновника моего поражения: кусок мрамора от разбитой вдребезги статуи. Ад и черти, меня погубила статуя!
Мои пять секунд форы растаяли, как и надежда, что атаман не отошел от шока и не преследовал меня. Тяжелое дыхание позади меня не оставляло сомнений.
Если бы я была под защитой какого-либо высшего существа, я бы начала неистово молиться.
Ольгерд одной рукой схватил меня за загривок, приподнимая с пола, и сорвал с лица маску. Я осталась лицом к лицу с восставшим мертвецом.
Черт, рыжий, да как же ты выжил?! Я взглянула на белую кожу горла, где только недавно оставил свой смертельный след мой нож. Так вот о чем шептались люди… Любимую в обмен на бессмертие, а не на неуязвимость. Обычно все пожелания бессмертия заканчиваются шутками демонов, которые даруют вечную жизнь в бочке на дне океана.
— Девка…? — ошарашено и абсолютно верно подметил Ольгерд. За этой ремаркой сразу же последовало другое озарение. — Не тебя ли я вчера в корчме видел?
То, что я еще жива, уже безмерно благоприятное для меня развитие событий. Осталось только удерживать эту шаткую позицию.
— Меня, — поспешно подтвердила я. Я бы несла что угодно, покуда это отсрочило бы перспективу быть разрубленной пополам.
Ольгерд явно подбирал слова, подходящие для столь необычного случая, но не нашел их и ослабил хватку. Всякое подобие красноречия покинуло и меня. Атаман отточенным движением потянулся к карабеле. Надеюсь, смерть моя будет быстрой.
Рука Ольгерда схватила лишь пустой воздух там, где раньше висело оружие и он на секунду застыл, словно не веря в мою наглость. Ад и черти, вот зачем я… Вот ведь как чувствовала, что не стоило этого делать! Мучительно быстро Ольгерд заметил ножны на моем поясе.
С надеждой на быструю смерть можно было попрощаться.
— Мало тебе, значит, ножом полоснуть было, — процедил сквозь зубы атаман.
Он молниеносно выхватил свою карабелу из ножен на моем поясе, и филигранным движением опытного фехтовальщика приставил к моему горлу. Перед глазами потемнело.
Полслышались громкие шаги, будто по лестнице взлетело вверх стадо буйволов, и в зал ворвались «кабаны», бешено вытаращив глаза. Ятаганы, сабли, ножи. Мой труп родная мать не узнает — она меня, по правде сказать, и живой не узнала бы.
— Атаман, че за курва? — поинтересовался один из них.
— Вон отсюда! — отрезал их главарь. — Разберусь.
— Воровка! Она Леслава с Яцеком прирезала, атаман! — вся братия уставилась на меня, явно предвкушая, что сделают со мной тоже самое.
— Разберусь.
Головорезы Ольгерда обреченно вздохнули. Они определенно предвкушали публичную экзекуцию, но не посмели воспротивиться воле вожака. Прожигая меня ненавидящим взглядом, свора Ольгерда нехотя покинула комнату.
Я осталась наедине с восставшим из мертвых атаманом.
— Ненавижу воров, — его ледяной взгляд красноречиво выражал, насколько. — Еще ни один вор не ушёл отсюда живым..
Я не шевелилась и не смела открыть рта, призывая к себе на помощь все искусство дипломатии. Меня не спасло бы даже красноречие шефа Нильфгаардской разведки — моя песенка спета.
— Назови хоть одну причину, по которой я не должен тебя убить.
Острие карабелы жгло мне горло.
========== Тень на стене ==========
— Назови хоть одну причину, по которой я не должен тебя убить.
Я лихорадочно перебирала варианты, способные спасти меня от неминуемой гибели. Не знаю, каких чудес риторики он от меня ожидал, но ни один аргумент в пользу моей жизни не казался мне достаточно убедительным для того, чтобы быть озвученным.
Нож бесполезен, даже если бы атаман был смертен — в схватке лицом к лицу у меня не было ни малейшего шанса нанести даже порез. Предложить себя? Разъяренному мужчине, растирающему только что перерезанное мной горло?
— Я жду. И терпение мое подходит к концу.
Броситься в окно? Он стоит прямо передо мной и ему понадобятся мгновение, чтобы меня остановить, и лишь миг, чтобы прирезать. За мной дверь со сворой разъяренных кабанов. Эти даже резать не будут - сразу разорвут на куски голыми руками.
Как только атаман начал разворачивать руку для смертельного удара, я решила прибегнуть к самоубийственной импровизации:
— Я могу помочь тебе.
Ольгерд снисходительно усмехнулся.
— Помочь? Мне? Тебе тут единственной нужна помощь.
В огонь так в огонь. В самое пекло.
— Ты принес в жертву жену, чтобы стать бессмертным, и теперь ты хочешь… спасти свою душу? — мой голос отказал мне уже на второй половине предложения, превратившись в жалкий хрип.
Но это все крупицы бессвязной информации, что у меня есть. Я пыталась прочесть эмоции на его лице. Недоумение? Недоумение, подразумевающее, что я права, или недоумение от чуши, которая только что сорвалась с языка? Любой вариант купит мне пару лишних мгновений жизни.
— Ирис? Я никогда и пальцем не тронул бы свою жену, — атаман с отвращением покачал головой. — Откуда вы только берете такую ересь?
Дьявол, как это из меня вырвалось?! Я же читала их письма.
— Братом? — я всецело осознавала абсурдность этой авантюры, но продолжала в ней участвовать.
— И братом тоже? Боюсь услышать, что будет дальше, — каждый раз, когда я думала, что атаман уже злее не станет, мне удавалось взять новую планку. — Нет, не пожертвовал, не ради бессмертия и я не собираюсь с тобой это обсуждать.
Застывшее над моей шеей острие гильотины опустилось ниже.
— Я разбираюсь в этом. Чем бы ты не пожертвовал и ради чего, если тебе нужна помощь…
— Мне не нужна помощь, — прервал меня атаман. — Я знаю всех, кто разбирается в этом — они не грабят ночью чужие дома. Так что прошу меня простить, но украдкой прочитанный «Liber Al vel Vegis» — это не познания в демонологии, — его темно-зеленые глаза казались в этом освещении почти черными. Приговор был вынесен.