Легкий шорох сзади вывел его из задумчивости. Вся комната была наполнена рыжим туманом быстро густеющих сумерек. Жарков повернул штепсель, и сумрак резко метнулся в стороны, разорванный блеском шестидесятисвечной лампы.
Бабин очнулся. Он почти сбросил себя стеганое яркое одеяло и приподнялся на локтях. Его желтое, длинное лицо с горящими глазами, полузакрытыми свежим бинтом, было обращено к окну. Жаркова удивил тихий, почти спокойный голос, которым заговорил больной.
— Она не пришла?
Жарков отрицательно покачал головой.
— Жарков, я умираю. Кончено. Уголь слопал меня. Нет, не говори ничего. Время не ждет. Я должен рассказать. Я изменник. Меня прельстили золотом, деньгами… Много денег. Черное золото в обмен на деньги. Теперь все равно. Она поймет. Слушай!
— Ваня, успокойся. Ляг! — Жарков, думая, что больной продолжает бредить, пытался снова уложить его. Бабин резко освободился, его лицо передернулось от острой боли. Он снова заговорил хриплым, надорванным голосом:
— Жарков, я не брежу. Ты запомни, что я тебе скажу и передай им… План у нее, у Маши… Условие тоже. Она отдаст, она не виновата. Помните, она не виновата… Садись же, Жарков!
Холодные пальцы лежащего цепко сжали руку присевшего на край кровати. Ярко-белый свет обливал две придвинувшиеся друг к другу фигуры. А на оба окна комнаты навалился снаружи безглазый серый мрак, как бы стараясь припасть еще ближе — подслушать последнюю тайну умирающего человека.
— Ты еще колодой шахтер, Жарков, любитель, можно сказать. А я ведь здесь двадцать лет трублю. Пятнадцатилетним парнем начал. Можно было устать. Ты это запомни, если меня там в чем обвинять будут…
То, о чем я говорю, было лет шесть тому назад. Смекаешь? Белых только что отбросили. Шахты наши. Нагнали рабочих. Тут и я был как раз. Разруха, голод, 100 % выработки. Ты то, конечно, помнишь это время.
Нужно тебе сказать, что хоть мы и получили обратно уголь, но в таком виде, что лучше бы и не получать. Подъемные клети взорваны, шахты залиты, инструментов нет.
Да это все еще ничего было. А вот, когда взрывчатый газ в шахтах появился, совсем плохо дело стало.
С того и качалось. Предохранительные насосы не работают, вентиляция скверная. Знаешь, говорят, что на людях и смерть красна. Но в темноте, под землей… Однако, решили работать. Срочное задание, — авось, как-нибудь выполним!
Ладно. Работали день, два. Полсотни нас было. Руководитель — спец один, инженер Мирцев. Только видим, на третий день уж очень голубоваты стали наши лампы. Мирцев в это время еще не вышел на работы.
Помню я, очень нам тогда не понравился этот голубоватый свет. Ты знаешь — пока лампа светится красно-желтым небольшим пламенем — все хорошо, работай, сколько влезет. Начнет вытягиваться, да голубеть — дело плохо, значит, газа много в воздухе. Решили меня к инженеру за советом направить. Работали мы тогда в самой нижней галерее. Поднимались по запасной лестнице, — подъемная клеть не работала. Лестница темная, скользкая, винтом идет. Лампа дрожит, мигает, путается в руках. Только что подхожу к верхнему пробному коридору, окликают меня. Смотрю, — в глубине Мирцев стоит. В руках тоже лампочка, — странный такой, возбужденный. «В чем дело, — говорит, — товарищ?» Я шагнул к нему в коридор.
Тут-то и случилось самое несчастье. Все-таки газа было, наверное, даже больше, чем мы думали… Взрыв был такой, такой взрыв! Как будто вся земля обрушилась! Меня вроде как целой горой по спине ударило. Потом оказалось, — просто ветром отшвырнуло на несколько шагов.
Очнулся в темноте. Мокрый весь, руки ломит, тихо. Была не была — чиркнул спичку. Черная пещера, со всех сторон стены. Рядом кто-то с земли приподнимается. Мирцев!
Ты, может быть, слышал рассказ о смерти 45 шахтеров? Взрывом их убило. А у самого выхода нашли 46-го живого. Рядом со мной и инженер лежал, мертвый. Через шесть дней ведь нас откопали. А теперь слушай самое главное.
Видишь ли, когда инженер окликнул меня, он, конечно, не хотел ничего рассказывать. Это уже потом, когда мы рядом умирали, я все узнал — то, о чем я должен рассказать. Мирцев…
Сухой треск выстрела, покрывший звон разбитого стекла, заставил Жаркова разом вскочить на ноги. Он увидел худую, бледную руку с коротким, блестящим дулом в кулаке, исчезающую в лучистой черной звезде разбитого оконного стекла. Послышался быстрый шорох ног убегающего человека. Жарков распахнул окно. В свете дальнего фонаря мелькнула серая, высокая тень стрелявшего. Жарков обернулся.