— «Дарджилинг»[36] подойдёт?
В этот момент я не удивился бы, если бы какой-нибудь сладкоголосый тип в белых шортах и блейзере ворвался в дверь, шепеляво осведомляясь, не хочет ли кто поиграть в теннис.
— Дарджилинг это чудесно! — сказал я.
Он нажал кнопку звонка у камина — совсем как на сцене, — а я опустился в одно из кресел. Оно было таким глубоким, что мои колени едва не нанесли мне удар в челюсть. Хэнсон прикурил сигарету от серебряной зажигалки, а затем, поставив локоть на каминную полку и скрестив ноги, посмотрел на меня сверху вниз. Выражение его лица, несколько болезненное, но терпеливое, было выражением лица сознательного отца, вынужденного серьезно поговорить со своенравным сыном.
— Мистер Марлоу, Вас кто-то нанял, чтобы Вы отправились сюда? — спросил он.
— Кто-то вроде кого?
Он, казалось, поморщился; вероятно, дело было в моей грамматике. Прежде чем он успел ответить, открылась дверь, и в комнату втиснулся пожилой человек в полосатом жилете.
Он выглядел таким бескровным, что трудно было поверить, что он живой. Он был невысокий и коренастый, с серыми щеками и серыми губами, с лысой серой макушкой, на которую были аккуратно наклеены несколько длинных прядей жирных седых волос.
— Вы звонили, сэр? — спросил он дрожащим голосом; его британский акцент был настоящим. Клуб «Кауилья» оказался каким-то местом, индейским музеем с примесью Веселой Старой Англии.
— Чайник чаю, Бартлетт, — громко сказал Хэнсон, так как старик явно был глух. — Как обычно. — Он повернулся ко мне. — Сливки? Сахар? Или предпочитаете лимон?
— Просто чай меня вполне устроит, — сказал я.
Бартлетт кивнул, сглотнул, бросил на меня водянистый взгляд и вышел.
— О чём мы говорили? — спросил Хэнсон.
— Вы хотели узнать, не нанял ли меня кто-нибудь, чтобы я пришел и поговорил с Вами. Я спросил, кто, по-Вашему, может быть таким человеком.
— Да, — сказал он, — совершенно верно.
Он постучал кончиком сигареты по краю стеклянной пепельницы, стоявшей рядом с его локтем на каминной полке.
— Я имел в виду, что не представляю, кто мог бы настолько заинтересоваться случаем мистера Питерсона и его печальным концом, чтобы взять на себя труд нанять частного детектива, чтобы вновь поднять это дело. Тем более что, как я уже сказал, полиция уже тщательно все проверила.
Я усмехнулся. Я могу хорошо усмехнуться, если попытаюсь.
— Расчёски, которыми пользуются копы, как правило, щербатые и забиваются всяким хламом, который не стоит уж слишком тщательно исследовать.
— И всё-таки я не могу понять, зачем Вы здесь.
— Видите ли, мистер Хэнсон, — сказал я, поёрзав в глубине кресла в попытке принять достойное положение, — насильственная смерть всегда оставляет некоторые вопросы без ответов. По моим наблюдениям.
Он снова следил за мной из своей ящероподобной неподвижности:
— Какие ещё вопросы?
— Вы имеете в виду дело мистера Питерсона? Как я уже сказал, есть стороны его смерти, которые вызывают определенные вопросы.
— А я спросил, что это за вопросы?
Нет ничего лучше тихой неумолимости; шумная её разновидность никогда не работает так хорошо.
— Ну, например, вопрос о личности мистера Питерсона.
— Его личность. — Это был не вопрос. Его голос стал мягким, как ветер над полем боя после особенно кровавого сражения. — Какой может быть вопрос о его личности? В ту ночь я видел его на дороге. Невозможно было ошибиться, кто это был. К тому же на следующий день сестре показали его труп, и она не выразила никаких сомнений.
— Я знаю, но дело в том — и вот мы подошли к сути дела — кто-то недавно заметил его на улице, и он вовсе не был мёртв.
Есть тишина и есть тишина. Какую-то вы можете прочитать, какую-то — нет. Был ли Хэнсон удивлен тем, что я только что сказал, был ли он поражён этим, или он просто ничего не говорил, чтобы позволить себе подумать, я не знал. Я наблюдал за ним — ястреб не сделал бы этого пристальней, — но всё ещё не мог решить.
— Позвольте мне уточнить, — начал он, но в этот момент дверь снова открылась, и дворецкий Бартлетт, пятясь, вошёл с обезьянорукой сутулостью, неся широкий поднос с чашками и блюдцами, серебряным чайником, маленькими серебряными кувшинчиками, белыми льняными салфетками и не знаю с чем ещё. Он подошёл, поставил поднос на один из маленьких столиков, фыркнул и вышел. Хэнсон наклонился, налил чай в две чашки — через серебряное, не какое-нибудь, ситечко — и протянул одну мне. Я поставил её на подлокотник кресла. Мне тут же было видение, что я случайно сбиваю её локтем и обжигающая жидкость льётся мне на колени. В детстве мне нужна была тётя, одно из тех свирепых созданий в одеяниях из бумазеи, с лорнетом и усами, которая научила бы меня, как вести себя в подобных ситуациях.
Я видел, как Хэнсон снова готовится заявить, в своей разученной, утомлённой манере, что он забыл, о чём мы говорили.
— Вы хотели кое-что прояснить, — подсказал я.
Он снова занял место у камина и медленно помешивал серебряной ложечкой чай, помешивал и помешивал…
— Да, — сказал он и замолчал, снова задумавшись. — Вы говорите, что кто-то недавно видел мистера Питерсона на улице.
— Совершенно верно.
— То есть утверждает, что видел его.
— Этот человек был совершенно уверен.
— И этот человек?..
— Кто-то, кто знал мистера Питерсона. Кто-то, кто знал его хорошо.
При этих словах его взгляд стал пронзительно острым, и я подумал, не слишком ли много сообщил.
— Кто-то, кто хорошо его знал, — повторил он. — Это какая-то женщина?
— А почему Вы спрашиваете?
— Женщины, как правило, более склонны к подобным вещам, чем мужчины.
— Каким вещам?
— Увидеть мертвеца, идущего по улице. Представить себе, что так оно и есть.
— Скажем так, этот человек был компаньоном мистера Питерсона, — сказал я, — и оставим всё как есть.
— И этот человек нанял Вас, чтобы Вы пришли сюда и навели справки?
— Я этого не говорил. И я этого не говорю.
— Это означает, что Вы опираетесь на сведения из вторых рук? На слухи?
— Так было заявлено, и так я это услышал.
— И Вы в это поверили?
— Вера не входит в программу моих действий. Я не занимаю никакой позиции. Я просто навожу справки.
— Верно. — Он протянул это слово, придав ему вздох падения. Он улыбнулся. — Вы не притронулись к чаю, мистер Марлоу.
Из вежливости я сделал глоток. Было уже почти остыл. Я не мог вспомнить, когда в последний раз пил чай.
В стеклянной панели двери, через которую мы вошли, шевельнулась тень, и, подняв глаза, я увидел, что на нас смотрит мальчик, худой и остролицый. Увидев, что я его заметил, он быстро развернулся и исчез. Я повернулся к Хэнсону. Казалось, он не заметил фигуру в дверях.
— Куда Вы звонили в тот вечер, — спросил я, — после того как увидели тело?
— В полицию.
— Да, но куда? В центральную или в офис шерифа?
Он почесал ухо.
— Не думаю, что знаю, — сказал он. — Я просто позвонил оператору и попросил вызвать полицию. Подъехала патрульная машина и полицейский на мотоцикле. Я думаю, они были из Бэй-Сити.
— Помните их имена?
— Боюсь, что нет. Там были двое полицейских в штатском и мотоциклист в форме. Наверное, они назвали мне свои имена, но если и так, то я их забыл. Я был не в том настроении, чтобы ясно воспринимать подобные вещи. Я не видел мертвецов с тех пор, как был во Франции.
— Вы были на войне?
Он кивнул:
— Арденны — Битва за Выступ.[37]
После наступила тишина, и казалось, что по комнате пронеслось дуновение ледяного горного воздуха. Я подался вперед в кресле и откашлялся.
— Я не хочу отнимать у Вас слишком много времени, мистер Хэнсон, — сказал я. — Но могу ли я ещё раз спросить Вас, уверены ли Вы, абсолютно уверены, что человек, которого Вы видели мёртвым на дороге той ночью, был Нико Питерсон?
— А кто ещё это мог быть?
— Понятия не имею. Но можете ли Вы сказать, что уверены?
Он уставился на меня своими холодными темными глазами.
— Да, мистер Марлоу, я уверен. Я не знаю, кого Ваш наниматель впоследствии видел на улице, но это был не Нико Питерсон.
Я осторожно снял чашку и блюдце с подлокотника кресла и поставил их обратно на поднос, затем поднялся на ноги, мои коленные чашечки заскрипели. Сидеть в этом кресле было всё равно что сидеть на корточках в очень маленькой и очень глубокой ванне.
— Спасибо, что уделили мне время, — сказал я.
— Как поступите дальше? — спросил он. Он казался искренне заинтересованным.
— Не знаю, — ответил я. — Я мог бы попытаться найти ту девушку-гардеробщицу — Стовер, не так ведь?
— Да, Мэри Стовер. Честно говоря, подозреваю, что Вы зря потратите время.
— Наверное, Вы правы.
Он тоже поставил свою чашку на поднос, и мы вместе двинулись к двери, из которой вышел дворецкий. Хэнсон снова отступил назад и пропустил меня вперед. Мы шли по коридору с настенными светильниками в железных держателях и бледно-серым ковром, таким глубоким, что, клянусь, я чувствовал, как ворс щекочет мне лодыжки. Мы прошли еще через одну курительную комнату, где на стенах было больше индейских реликвий и гравюр Кёртиса. Потом мы оказались в другом коридоре, где воздух был тёплым и тяжелым, и пахло каким-то бальзамом.
— Там бассейн, — сказал Хэнсон, указывая на чистую белую дверь, — а потом гимнастический зал.
Когда мы проходили мимо, дверь открылась, и оттуда вышла женщина в белом махровом халате. На ней были резиновые пляжные туфли, а на голове, как тюрбан, было обернуто большое белое полотенце. Я заметил широкое лицо и зелёные глаза. Я почувствовал, что Хэнсон рядом со мной на мгновение заколебался, но затем ускорил шаг, коснувшись рукой моего локтя и увлекая меня за собой.
36
Дарджилинг
37
Наступление в Арденнах (кодовое наименование