— Когда Вы в последний раз видели мистера Питерсона? — спросил я, всё ещё наблюдая за работой мисс Ремингтон. За моей спиной царила тишина, и я обернулся. Очевидно, миссис Кавендиш не собиралась обращаться к кому бы то ни было со спины.
— Не обращайте на внимания, — сказал я. — Я часто стою у этого окна, созерцая мир и его обычаи.
Я вернулся на место и снова сел. Положил трубку в пепельницу, сложил руки вместе и подпёр подбородок костяшками пальцев, чтобы показать ей, насколько я могу быть внимательным. Она решила принять эту искреннюю демонстрацию моей полной и непоколебимой сосредоточенности.
— Я говорила Вам, когда видела его в последний раз — около месяца назад.
— Где это было?
— В «Кауилье», так уж получилось. В воскресенье. Мой муж был занят особенно напряженным чуккером. Это…
— Раунд в поло. Да, я знаю.
Она наклонилась вперед и оставила несколько хлопьев сигаретного пепла рядом с чашечкой моей трубки. По столу пробежал слабый аромат её духов. Она пахла как «шанель № 5», но для меня все духи пахнут как «шанель № 5», или так было до тех пор.
— Мистер Питерсон никак не показывал, что собирается удрать? — спросил я.
— Удрать? Странное слово.
— Менее драматичное, чем исчезновение, как сказали Вы.
Она улыбнулась и сухо кивнула, соглашаясь.
— Он вёл себя как обычно, — сказала она. — Немного более рассеянный, возможно, немного более нервный, хотя, возможно, это теперь так кажется.
Мне нравилось, как она рассказывает; это заставляло меня задуматься об увитых плющом стенах почтенных колледжей и сведениях о трастовых фондах, записанных на пергаменте медным пером.
— Он, конечно, не подавал никаких явных признаков того, что собирается, — она снова улыбнулась, — сбежать.
Я немного подумал и дал ей понять, что думаю.
— Скажите, — спросил я, — когда Вы поняли, что он исчез? Я имею в виду, когда Вы решили, что он… — теперь настала моя очередь улыбнуться, — исчез?
— Я звонила ему несколько раз, но никто не отвечал. Потом я зашла к нему домой. Молоко и газеты на крыльце. Это не похоже на него — оставить всё как есть. В каком-то смысле он очень аккуратен.
— Вы обращались в полицию?
Её глаза расширились.
— В полицию? — сказала она, и я подумал, что она сейчас рассмеётся. — Это было бы совсем не то, что нужно. Нико избегал полиции и не поблагодарил бы меня за то, что я навела их на него.
— Избегал в каком смысле? — спросил я. — Ему было что скрывать?
— Разве не все мы такие, мистер Марлоу? — Она снова расширила свои очаровательные веки.
— Зависит от обстоятельств.
— От каких?
— От многих.
Это был путь никуда увеличивающимися кругами.
— Позвольте спросить Вас, миссис Кавендиш, — сказал я, — как Вы думаете, что стало с мистером Питерсоном?
Она снова едва заметно пожала плечами. — Не знаю, что и думать. Поэтому и пришла к Вам.
Я кивнул — мудро, как я надеялся, — затем взял свою трубку и занялся ею, утрамбовывая табак и тому подобное. Табачная трубка — очень удобная вещь, когда вы хотите казаться задумчивым и мудрым.
— Могу я спросить, — спросил я, — почему Вы так долго ждали, прежде чем прийти ко мне?
— Долго? Я всё думала, что получу от него весточку, что зазвонит телефон и это будет он из Мексики или откуда-нибудь ещё.
— Почему из Мексики?
— Значит, из Франции, с Лазурного берега. Или что-нибудь ещё, более экзотическое — из Москвы, может быть, из Шанхая, не знаю. Нико любил путешествовать. Это подпитывалось его неусидчивостью.
Она слегка подалась вперед, выказывая едва заметное нетерпение.
— Вы возьмётесь за это дело, мистер Марлоу?
— Я сделаю все, что смогу, — сказал я. — Но давайте пока не будем называть это делом.
— Каковы Ваши условия?
— Как обычно.
— Не могу сказать, что знаю, как это, обычно.
Я действительно не думал, что она это знает.
— Сто долларов задатка и двадцать пять в день плюс расходы, пока я буду наводить справки.
— Сколько времени это займёт, Ваше наведение справок?
— Это тоже зависит от обстоятельств.
Она на мгновение замолчала, её глаза снова принялись меня оценивать, заставив немного поёжиться.
— Вы ничего не спросили обо мне, — сказала она.
— Я как раз подбирался к этому.
— Что ж, позвольте мне сэкономить вам время. Моя девичья фамилия Лэнгриш. Вы слышали о компании «Ароматы Лэнгриш»?
— Конечно, — сказал я. — Парфюмерная компания.
— Доротея Лэнгриш — моя мать. Она была вдовой, когда приехала из Ирландии, привезя меня с собой, и основала бизнес здесь, в Лос-Анджелесе. Если Вы слышали о ней, то знаете, насколько она стала успешна. Я работаю на неё — или с ней, как она предпочитает говорить. В результате я довольно богата. Я хочу, чтобы Вы нашли для меня Нико Питерсона. Он беден, но он мой. Я заплачу Вам, сколько Вы попросите.
Я подумал было снова заняться трубкой, но решил, что во второй раз это будет слишком очевидно. Вместо этого я одарил её ровным взглядом, отчего мои глаза стали пустыми.
— Как я уже сказал, миссис Кавендиш, — сто долларов и двадцать пять в день плюс расходы. Я работаю над каждым делом, как особенным.
Она улыбнулась, поджав губы.
— Я думала, Вы ещё не собираетесь называть это делом.
Я решил дать ей эту возможность. Выдвинул ящик стола, достал стандартный контракт и подтолкнул его к ней через стол кончиком пальца.
— Возьмите это с собой, прочтите и, если Вы согласны с условиями, подпишите и верните мне. А пока дайте мне адрес и телефон мистера Питерсона. А также всё остальное, что, по Вашему мнению, может быть мне полезно.
Какое-то мгновение она смотрела на контракт, словно решая, взять его или бросить мне в лицо. В конце концов она взяла его, аккуратно сложила и положила в сумочку.
— У него дом в Западном Голливуде, недалеко от бульвара Бэй-Сити, — сказала она. Она снова открыла сумочку и достала маленькую записную книжку в кожаном переплете и тонкий золотой карандаш. Она что-то быстро записала в блокнот, потом вырвала листок и протянула мне.
— Нэйпир-стрит, — сказала она. — Смотрите внимательно, а то пропустите. Нико предпочитает уединенные места.
— Из-за свой застенчивости, — сказал я.
Она встала, а я остался сидеть. Я снова почувствовал запах её духов. Значит, не «шанель», а «лэнгриш», название или номер которого мне теперь хотелось бы выяснить.
— Мне также надо знать, как с Вами связаться, — сказал я.
Она указала на листок бумаги в моей руке.
— Я записал там свой номер телефона. Звоните мне в любое время, когда понадобится.
Я прочитал ее адрес: Оушен-Хайтс, 444. Будь я один, я бы присвистнул. Только сливки общества могут жить там, на частных улицах, прямо у волн.
— Я не знаю, как Вас зовут, — сказал я. — Я имею в виду имя.
По какой-то причине это вызвало легкий румянец на её щеках, и она опустила глаза, затем быстро их подняла.
— Клэр, — сказала она. — Через «э». Меня так назвали в честь нашего родного графства в Ирландии.
Она скорчила лёгкую, притворно-скорбную гримасу.
— Моя мать немного сентиментальна во всём, что касается родины.
Я положил листок в бумажник, встал и вышел из-за стола. Каким бы высоким вы ни были, есть женщины, которые заставляют вас чувствовать себя ниже, чем они. Я смотрел на Клэр Кавендиш сверху вниз, но мне казалось, что я смотрю вверх. Она протянула мне руку, и я пожал её. Это действительно что-то, первое соприкосновение людей, каким бы коротким оно ни было.
Я проводил её до лифта, где она одарила меня последней быстрой улыбкой и ушла.
Вернувшись в кабинет, я занял свое место у окна. Мисс Ремингтон всё ещё выстукивала по клавишам, старательная девушка, как есть. Я хотел, чтобы она подняла глаза и увидела меня, но тщетно. Да и что бы я сделал — махнул рукой, как идиот?
Я подумал о Клэр Кавендиш. Что-то не сходилось. Как частный сыщик я не совсем неизвестен, но почему дочь Доротеи Лэнгриш из Оушен-Хайтс и, кто знает, из каких ещё бесподобных мест выбрала меня для поисков её пропавшего мужчины? И почему, во-первых, она связалась с Нико Питерсоном, который, если её описание было точным, оказался всего лишь дешёвым мошенником в строгом костюме? Длинные и запутанные вопросы, на которых трудно сосредоточиться, вспоминая искренние глаза Клэр Кавендиш и весёлый, понимающий свет, который в них сиял.
Обернувшись, я увидел на углу стола забытый ею мундштук. Сделанный из чёрного дерева он блистал такой же чернотой, как и её глаза. Она также забыла заплатить мне аванс. Но это, казалось, не имело значения.
Она была права: Нэйпир-стрит не очень-то себя рекламировала, но я вовремя её заметил и повернул на неё с бульвара. Дорога шла в небольшую гору, направляясь к холмам, которые стояли вдали в мутно-синей дымке. Я ехал медленно, отсчитывая номера домов. Дом Питерсона немного напоминал японский чайный домик, или то, как я себе его представлял. У него был один этаж из тёмно-красной сосны, с широким крыльцом и черепичной крышей, которая поднималась четырьмя пологими склонами к вершине с флюгером. Окна узкие, шторы задёрнуты. Всё говорило о том, что здесь уже давно никто не живёт, хотя газеты перестали накапливаться. Я припарковал машину и поднялся по трём деревянным ступенькам на крыльцо. От стен, освещенных солнцем, исходил маслянистый запах креозота. Я нажал на звонок, но в доме его не было слышно, поэтому я попробовал постучать. Пустой дом имеет свойство поглощать звуки, как высохший ручей всасывает воду. Я приник глазом к стеклянной панели в двери, пытаясь заглянуть за кружевную занавеску. Я почти ничего не разглядел — обычная гостиная с обычной обстановкой.