Мой мартини прибыл на сверкающем подносе. Он был холодным и немного маслянистым, и с серебристым звоном радостно споткнулся о мои зубы.
Она не очень опоздала. Официант подвел её к моему столику. На ней был белый шерстяной костюм из чего-то вроде жакета с лифом и узкой юбки. Её шляпка была из кремовой соломы с черной лентой и большими, ниспадающими полями. Во рту у меня пересохло. Она смотрела на меня с потрясенным выражением — я мог себе представить, как выгляжу, — и когда я наклонился к ней, она быстро поцеловала воздух в паре дюймов от моей щеки и пробормотала:
— Господи, что случилось?
Официант стоял рядом, и я повернулся к нему.
— Леди присоединится ко мне за мартини, — сказал я.
Клэр начала было протестовать, но я притворился, что ничего не замечаю; это будет жидкий обед. Она положила свою лакированную сумочку на стол и медленно села, продолжая меня рассматривать.
— Вы ужасно выглядите, — сказала она.
— А Вы похожи на банковский счет своей матери.
Она не улыбнулась. Это было не очень хорошее начало.
— Что случилось? — снова спросила она.
— Вчера было то, что Вы, вероятно, назвали бы «попыткой». Вы видели эту историю в утренней «Кроникл»?
— Что за историю?
Я улыбнулся ей сквозь зубы.
— Эти ужасные события в клубе «Кауилья», — сказал я. — Не могу понять, куда катится это заведение, когда вокруг мёртвые мексиканцы, а управляющий оказался мерзавцем. Вы, конечно, знала Флойда Хэнсона.
— Я бы не сказала, что знала его.
Подошёл официант с бокалом и почти благоговейно поставил его перед ней. Я мог видеть, как он даёт ей быструю и всестороннюю оценку, в чём официанты являются экспертами. Наверное, у него во рту тоже пересохло. Она одарила его слабой благодарной улыбкой, и он, кланяясь, попятился.
— Думаю, всё произошло не совсем так, как написано в газете, не так ли? — Она смотрела на меня одним глазом из-под опущенных полей шляпы.
— Так редко бывает.
— Вы были в клубе? Полагаю, именно поэтому Ваш день был… как Вы его назвали? — попыткой. — Я ничего не ответил, только продолжал смотреть в этот единственный, пытливый глаз и сохранял свою стальную улыбку.
— Как же это Вас не назвали? — спросила она.
— У меня есть друзья в высших кругах, — сказал я.
— Вы имеете в виду отца Линды?
— Да, вероятно, Харлан Поттер, поднял трубку, — сказал я. — Линда говорила Вам, насколько хорошо мы с ней знакомы?
Теперь она улыбнулась мне, но едва заметно.
— Она мне не говорила, но по тому, как она говорит о Вас, я догадываюсь. Взаимно ли это чувство?
Я закурил сигарету.
— Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о Линде Лоринг, — сказал я резче, чем хотел. Она слегка вздрогнула, но я думаю, что это было только потому, что она подумала, что должна.
— Мне очень жаль, — сказала она. — Я не хотела совать нос в чужие дела.
Она открыла сумочку, достала сигареты — значит, это был день «блэк рашн» — и вставила одну в эбеновый мундштук. Я перегнулся через стол и протянул ей зажжённую спичку.
— Хорошо, — сказала она, выпуская дым к потолку, — о чём Вы пришли поговорить?
— Ну что ж, — сказал я, — полагаю, у нас с Вами только одна тема, миссис Кавендиш.
Она на мгновение замолчала, впитывая тон, которым я произнес её имя.
— Вам не кажется, что уже поздновато возвращаться к формальностям?
— Думаю, будет лучше, — сказал я, — если мы будем вести себя строго по-деловому.
Она одарила меня еще одним проблеском улыбки.
— Думаете?
— Ну, та записка, которую Вы мне прислали, определенно имела в виду это.
Она слегка покраснела:
— Да, я полагаю, это было довольно резко.
— Послушайте, миссис Кавендиш, — повторил я, — у нас с Вами возникли некоторые недоразумения.
— Что за недоразумения?
Я сказала себе, что сейчас не время позволить себе роскошь злиться.
— Недоразумения, — сказал я, — которые я хотел бы прояснить.
— И как мы это сделаем?
— Все зависит от Вас. Можем начать сглаживание с того, что Вы расскажете мне о Нико Питерсоне.
— Сглаживание? Я не уверена, что понимаю, что Вы имеете в виду.
Мой стакан был пуст — я даже съел оливку. Я привлёк внимание официанта, он кивнул и направился в сторону бара. Внезапно я почувствовал усталость. Грудь и предплечья всё ещё адски болели, а в голове раздавался тоскливый отдалённый стук, и казалось, что это продолжается всю мою жизнь. Мне нужно было устроиться в каком-нибудь прохладном, затенённом месте для долгого отдыха.
— Это, о чём я говорю, не такое трудное и запутанное, миссис Кавендиш, — сказал я, — хотя я и испытываю трудности, я озадачен. Посмотрите на это с моей точки зрения. Сначала это казалось простым. Вы приходите ко мне в офис и просите найти своего парня, который исчез. Не в первый раз женщина садилась в то кресло, в котором сидели Вы, и просила меня сделать то же самое. Мужчины склонны быть слабыми и трусливыми, и часто, когда любовь угасает, они предпочитают убежать, а не встретиться лицом к лицу со своей возлюбленной и сказать ей, что для них она уже история. Я выслушал Вас, и хотя у меня были некоторые сомнения в глубине души…
— Какие?
Она напряженно наклонилась вперед, мундштук наклонился под острым углом, и дым от её сигареты тонкой быстрой струйкой поднимался вверх.
— Как я уже сказал, я не мог представить Вас таким человеком, который связался с тем Нико Питерсоном, который следовал из Вашего описания.
— И каким же?
— Не таким, как Вы. — Она хотела ещё что-то сказать, но я её оборвал.
— Прекратите, — сказал я. — Позвольте мне продолжить.
Она была не единственной, кто мог быть резким.
Подошёл официант с моим новым мартини. Я был рад что меня прервали. Звук моего собственного голоса становился скрипучим басом рядом с барабанным боем в моей голове. Я сделал глоток прохладного напитка и подумал о строчке из Библии об олене, который стремится к воде.[99] Хорошо, что псалмопевец не знал о водке.
Я закурил ещё одну сигарету и продолжил:
— В любом случае, несмотря на мои опасения, я говорю Вам: хорошо, конечно, я найду его. Потом я обнаруживаю, что он отправился в Счастливые Охотничьи Угодья, а потом выясняется, что нет, поскольку Вы заметили его трусящим по Маркет-стрит в прохладном и модном городе Сан-Франциско. Это интересно, думаю я про себя, на самом деле это задача на три трубки, я надеваю свою охотничью шапку и снова отправляюсь в погоню. И в следующее мгновение вокруг меня начинают убивать людей. К тому же я сам чуть не погиб, и не один раз. Это заставляет меня задуматься. Я оглядываюсь назад на запутанный путь, по которому я двигался, и вижу Вас там, далеко позади меня, в том самом месте, откуда я начал, с тем же непроницаемым выражением лица, которое я так хорошо знаю. Я спрашиваю себя, так ли всё обстоит просто, как казалось вначале? Конечно, нет.
Я тоже наклонился вперед, так, что наши лица оказались не более чем в футе друг от друга.
— Итак, миссис Кавендиш, я спрашиваю Вас, всели обстоит так просто, как казалось? Вот что я имею в виду, когда говорю, что хочу, чтобы Вы были со мной откровенны. Однажды Вы попросили меня сделать, как Паскаль, и заключить пари. Я так и сделал. И, кажется, проиграл. И кстати, Вы не притронулись к своему напитку.
Я откинулся на спинку стула. Клэр Кавендиш посмотрела направо и налево и нахмурилась.
— Я только что поняла, — сказала она, — это любимый столик моей матери.
— Да, — сказал я. — Это просто совпадение.
— Конечно, вы встречались здесь, не так ли?
— На этом самом месте.
Она рассеянно кивнула. Казалось, она думала о многом, просеивая, просчитывая, решая. Она сняла шляпу и положила её на стол рядом с сумочкой.
— У меня ужасные волосы? — спросила она.
— Они прекрасны, — сказал я. — Твои волосы.
Я не шутил. Я всё ещё был влюблен в неё, каким-то болезненным, безнадежным образом. Какой же я был болван!
— О чём мы говорили? — сказала она.
Я думаю, она действительно потеряла нить разговора. Мне пришло в голову, что, может быть, она знает не больше меня, что, может быть, то, что она наняла меня искать Нико Питерсона, на самом деле не имеет никакого отношения ко всему остальному, что последовало за этим. В конце концов, это было возможно. Жизнь гораздо более беспорядочна и разобщена, чем мы позволяем себе признать. Желая, чтобы всё имело смысл, было красиво и упорядочено, мы продолжаем придумывать сюжеты и привязывать к ним то, что происходит на самом деле. Это одна из наших слабостей, но мы цепляемся за неё изо всех сил, потому что без неё вообще не было бы жизни, приятной или нет.
— Мы говорили, — сказал я, — или, точнее, я спрашивал, можете ли Вы объяснить мне, как то, что Вы наняли меня, чтобы я занялся поисками Нико Питерсона, связано с похищением и убийством сестры Питерсона, а затем с убийством самих её убийц, с самоубийством Флойда Хэнсона, с бегством из страны Уилбера Каннинга, и мной, конце концов почувствовавшим, как все эти люди носятся вокруг меня, как стадо буйволов.
Она быстро подняла голову и уставилась на меня.
— Что вы сказали о Флойде Хэнсоне? В газете говорилось…
— Я знаю, что писали в газетах. Но Хэнсон умер не случайно — он разорвал простыню, сделал из нее веревку и накинул себе на шею петлю, а другой конец привязал к оконной решётке и позволил себе упасть. Только окно было недостаточно высоко от земли, так что ему пришлось заставить свои ноги обмякнуть и висеть там, пока он не перестал дышать. Подумайте, сколько усилий и решимости это потребовало.
99
«Как олень стремится к источникам вод, так стремится душа моя к Тебе, Боже» (/7с.