- Ты, главное, не переживай! – продолжала торопливо говорить Белова. В голосе её послышалось сочувствие. – Не падай духом, лучше обрати внимание на кого-нибудь другого, а его забудь! Он тебя не достоин…
- О чём ты? –недоумённо воскликнула Марьяна, перебив подругу.
- Я о свадьбе Голубева с Комаровой! – смущённо захлопала короткими накрашенными голубой тушью ресничками Вика. – А-а, ты ведь ещё не знаешь, они подали в прошедший четверг заявление в загс. Наверное, Сашка забеременела, иначе с чего бы Голубеву жениться, он ведь всем твердит, что главное для него в жизни – стать великим хирургом! Плюнь на них, пойми, к этому давно шло, спят же с первого курса.
От сообщения Вики у Марьяны сердце не сжалось от боли, как можно было бы ожидать, наоборот, в душе наступило странное спокойствие, хотя, может, это было отнюдь не оно, а временное затишье перед бурей. Кто знает, что девушка почувствует завтра или через месяц. Но в тот момент, когда узнала, что он тоже обручён с другой, почему-то гнездившееся в глубине души необъяснимое чувство вины – за то, что предала свою любовь – угасло, притупилось.
Действительно, многие годы любила, бегала за ним, как ненормальная, сходила с ума, млела и ловила каждый взгляд, в медицинский за ним поступила – и всё разом зачеркнула, предпочтя удобный брак с известным юристом! Вот отчего ныло сердце с тех пор, как согласилась выйти за Илью замуж.
А теперь всё определилось и встало в её сознании на свои места, словно кусочки мозаики соединились в определённую картину: она пойдёт по жизни с Ильёй, Сергей – с любимой Алекс, получается, их пути разошлись бесповоротно.
Никто из них не должен сожалеть, выбор сделан. Тем более сожалеть-то не о чем. Не было у них с Голубевым общей любви, были только её мечты, причём безнадёжные, жалкие и пустые.
Нет, Марьяна совсем не расстроилась, услышав новость, к удивлению Вики, не побледнела и не растерялась, когда они с ней столкнулись носом к носу в коридоре с обнимающейся «сладкой парочкой» - Голубевым и Комаровой. Спокойно поздоровалась и поздравила с будущей свадьбой. Глаза не блестели от слёз, смотрели доброжелательно и без укора. Голос не дрогнул даже тогда, когда Марьяне вдруг показалось, что в голубизне чуть прищуренных глаз Сергея мелькнуло что-то вроде тревоги и сожаления.
Как бы она удивилась, узнав, что он на самом деле тревожился и сожалел, что все мысли его в последние дни направлены только на неё. Да и не только в последние дни, но и всегда, точнее с первого класса, как Голубев признался себе неохотно в тот злополучный день, когда после откровенного разговора с презренной Паверман злой на весь мир шёл под проливным дождём неведомо куда, не разбирая дороги.
Он не понимал, что с ним творится, почему разум и сердце в нём расходятся, а чувства не подчиняются воле. И презирал себя – за слабость и неспособность справиться с притягательностью этой ничтожной глазастой смолянки-умняшки, как про себя парень называл Марьяну Паверман.
Ласковое «умняшка» услышал в каком-то из зарубежных молодёжных сериалов, и оно прочно засело у него в памяти, поскольку как нельзя лучше подходило к Марьяне. Загадочные глаза, «хотя и сияют чернотой не включённого плазменного телеэкрана, поразительно благоразумны» - именно так однажды выразился одноклассник Димка Воробьёв, проявляющий явный интерес к отличнице Паверман.
Как же Сергей бесился на эту девчонку в начальных классах из-за её блудливой мамаши, посмевшей завлечь его отца! Изводил Марьяну чем только мог. И в средних классах высмеивал её, глумясь над смуглостью кожи и чернотой волос и глаз. А в старших классах старался игнорировать или относиться с безразличием.
Конечно же, замечал, как умильно, с восхищением смотрела на него она и почему-то на обидные его каверзы не обижалась и не жаловалась никому, всегда стойко сносила. Когда учительница ловила его с поличным и обрушивалась на него с руганью, на нежном личике девочки появлялось жалостливое сочувствие.
Странно всё складывалось: чем больше Серёжа ненавидел и третировал Марьяну, тем больше она ему нравилась. Он невольно любовался на неё, иногда просто глаз не мог отвести от её смоляных кос, красивых, дугой очерченных бровей, которые у неё были не широкими и густыми, как у большинства черноволосых людей.
Она снимала очки перед тем, как склониться над тетрадью, и становилась беззащитно-трогательной. Чёрные густые ресницы трепетали, будто у куклы из диснеевского мультика, слегка припухлые губки чуть шевелились. Прямо загляденье, да и только! Мальчик украдкой наблюдал за ней, любовался исподтишка, она словно примагничивала его к себе.