Посетил её и Сергей Голубев. Оказалось, он подрабатывает в одном из отделений больницы. Явился в белом халате, отчего яркие глаза его, «смазанные» холодной белизной, казались, скорее, серыми, чем голубыми.
Держался необычно скромно, совсем не похож был на самого себя – задиристого и самоуверенного. Зашёл в палату и застыл в нерешительности у порога. Прежний Голубев сразу же уселся бы на стул и стал насмешничать. Теперешний дождался разрешения пройти и только тогда расположился на стуле. И уставился на Марьяну немигающим печально-тревожным взглядом.
- Я рад, что ты жива и здорова! - произнёс приглушённым голосом. – Когда вас привезли, я был на дежурстве. Сказали «скорая» перевернулась, я знал, ты не должна была работать, но всё равно испугался – а вдруг да и вышла на смену, с тебя станется! Помчался в приёмную, а там кто-то крикнул: «Оленеву несите в терапевтическое!» Я буквально застыл от страха. Ты меня напугала, Умняшка! Какое счастье видеть тебя живой!.. И мне очень жаль, что ты потеряла мужа! – сбивчиво и взволнованно выпалил он.
- Спасибо за сочувствие и переживания, - заставила себя улыбнуться Марьяна.
Она ощущала себя с ним не в своей тарелке, потому что после того злополучного признания Голубева в его неприязни к ней на их единственном свидании они практически не разговаривали, держались друг с другом как незнакомцы.
Вдобавок ей неприятно было выглядеть перед ним жалкой лахудрой – грязные волосы торчат во все стороны, к тому же голова перевязана бинтом. Выглядит ну точь-в-точь как командир в песне о Щорсе: «Голова обвязана, кровь на рукаве…» Крови нет, но рука на перевязи. Выяснилось уже в больнице: во время аварии она её всё-таки ушибла, но боли, находясь тогда в шоке, почти не чувствовала.
- Тебе обрезали волосы! – возмущённо воскликнул Голубев, только сейчас обративший на них внимание. – Разве нельзя обойтись было без этого! Или рана слишком глубокая… Тогда почему ты не в хирургическом?
- Всё нормально! – успокоила его Марьяна. – Рана небольшая, скоро заживёт. И рука тоже. А волосы я сама обрезала, они мешали. Да так и лучше, по крайней мере, мне нравится.
- Вообще-то ты и с короткими волосами хороша!
- Уходи-ка ты отсюда! – сама удивляясь себе, вдруг разозлилась девушка и, соскочив с кровати, гордо встала перед ним. – Я ведь знаю, что ты всегда меня считал дурнушкой, чем-то вроде грязной цыганки. Зачем притворяться? А мне теперь всё равно!.. Да, я черномазая или черномазостная, как ты говоришь! Какая уж есть! – Глаза её запылали гневом.
Парень вскочил со стула и невольно попятился к двери.
- Я никогда не считал тебя дурнушкой, - стал он оправдываться, - наоборот…
- Ну уж, не надо врать! – перебила Марьяна. – Как будто я не слышала от тебя же самого! Думаю, тебе следует уйти и не приходить больше!
- Прости, что обижал тебя, - пробормотал Сергей, - ты вовсе не цыганка и не черномазостная… - Увидев, как недовольно свела тонкие брови девушка, парень виновато среагировал: - Тьфу, это слово больше не произнесу никогда! Обещаю! Мне надо тебе сказать ещё кое-что: твоя мать никогда не была любовницей моего отца, я ошибался. – И чуть потупив голову, горестно усмехнулся. – У него много было возлюбленных, но с твоей матерью роман не сложился, так он мне сам сказал.
- Я знаю, - спокойно произнесла Марьяна. – Мама, когда развелась с моим отцом, дала бабушке клятву, что только после новой свадьбы снова ляжет с мужчиной в постель. Как ни смешно это слышать в наше время, но таковы были устои в доме нашей бабули. И нарушить их было смерти подобно.
В день похорон бабушки, когда все пришедшие проводить её в последний путь разошлись по домам, Марьяна и её мать остались вдвоём, чтобы прибрать в квартире после поминок. Илья уехал на свою телепередачу, а отчим поспешил домой к двойняшкам. Тогда Марьяна и решилась спросить у матери, была ли она любовницей хирурга Голубева.
- Этого ещё мне только не хватало! – возмутилась Наталья. – После невезучего раннего замужества твоя бабушка заставила меня дать ей клятву – не иметь ничего серьёзного с мужиками до следующего брака, чтобы ей не пришлось снова улаживать мои проблемы.
- Но его сын, мой одноклассник, утверждает, что видел вас целующимися в кабинете отца, - нерешительно возразила Марьяна.
- Возможно, и видел, - не стала отпираться мать. – Было как-то раза два или три… Он меня поцеловал. Такой уж хирург Голубев по натуре – сердцеед и бабник! Ко всем симпатичным девушкам приставал. Возможно, и теперь пристаёт, я давно его не видела. Когда меня перевели в его отделение, так и норовил ко мне прикоснуться, всё время многозначительно улыбался, шутил. Пошли слухи, что у нас с ним якобы что-то есть. Но я его избегала, старалась не оставаться наедине. А когда стал лезть с поцелуями, перешла в другую больницу, подальше от него.