- Я не люблю тебя больше! - повторила она сказанную ранее фразу, вложив в неё всю свою твёрдость. - Я люблю мужа. Ты должен в это поверить и забыть меня. Не сомневаюсь, ты встретишь какую-нибудь девушку и полюбишь. А может быть, она уже где-то рядом с тобой, только ты не замечаешь её. Тебе лишь стоит оглядеться вокруг. Я желаю тебе, наконец, встретить свою любовь!
- Ты очень славная, моя Умняшка! - пробормотал удручённо парень. - Ты всегда была добра ко всем. Мне рассказывали, что ты даже выучила язык глухонемых, чтобы общаться с больными маленькими немыми пациентами.
- Да, это так! - спокойно подтвердила Марьяна. - Это было несложно. Язык мимики и жестов довольно прост. Главное - чтобы глухонемые дети тебя понимали, иначе, как их лечить! Ну мне пора!
- Вот ты вся такая - ласковая, нежная, особенная! - вскинулся Голубев, уставив на неё тоскливый взгляд. - И всё ты знаешь!
Он было протянул к ней руку, но на полпути опустил её, так и не прикоснувшись.
- Что ж, не буду удерживать! - проронил сухо, словно не было между ними тяжёлого разговора. - Беги к любимому мужу, а я, возможно, согласно твоим предреканиям, встречу ту безупречную и особенную, предназначенную только для меня. Открою, как ты советуешь, глаза пошире. Но если ты решишь вернуться...
- Нет, не решу! - твёрдо сказала Марьяна.
- На нет и суда нет! - слегка пожав плечами, парень натянуто улыбнулся.
Не дожидаясь прощальных слов и сама не произнося их - это показалось ей неуместным - Марьяна быстрыми шагами поспешила к мужу. И как только почувствовала его - горячего и взвинченно дышащего - рядом с собой, не удержалась и прильнула к нему. Он прижал её голову к плечу одной рукой, другой обнял за талию и уткнулся подбородком в черноволосую макушку.
От него исходили волны покоя и защищённости, несмотря на то, что сердце стучало громко. Это так взволновало молодую женщину, что неожиданно для себя она всхлипнула.
- Ну, ну, я не сержусь, - похлопал Оленев её по спине. - Подумаешь встретилась с одноклассником - я не в обиде. Только одно меня пугает: ты всегда будешь убегать к Голубку, когда мы поссоримся, чтобы пожаловаться ему?.. О, не возмущайся! Прости, это у меня, наверное, ревность! - прошептал он не без горечи. - Я даже сам не знаю, почему у меня внутри всё разрывается и хочется всё метать и крушить, я же никогда не ревновал! - и с самоиронией усмехнулся.
Подняв голову, Марьяна недоверчиво посмотрела на мужа. Чтобы Илья её ревновал? Да такого ей и во сне не привидится. Он всегда к ней снисходителен или суров. Лишь в последние месяцы, после из плена и разрыва с Алёной, стал более внимателен и нежен. А раньше едва замечал.
- Ты не можешь меня к Сергею ревновать, - произнесла едва слышно. - Моя любовь к нему прошла. Мне кажется, сегодня он сам понял это. Мы всегда были с ним чужие, даже не друзья, хотя, можно сказать, почти полжизни провели рядом - сидели сначала за одной партой, потом в одной аудитории. Но это всё теперь не имеет значения. Для меня важно, чтобы ты меня любил.
- Я-то люблю, а вот ты неизвестно, как ко мне относишься! - В голосе его мелькнула печаль.
- Я люблю тебя, Илья, разве ты этого не чувствуешь? - изумилась Марьяна. И вдруг у неё вновь к глазам подкатились слёзы.
- Какая ж ты у меня слезливая стала! - расстроганно протянул Оленев, с любовью вглядываясь в мягкую черноту её влажных глаз.
- Я буду сильной, - хлюпнула носом Марьяна, едва сдерживаясь, чтобы не разреветься.
- Не нужно. Я люблю тебя такой, какая ты есть. А теперь, моя радость, пойдём-ка домой! - Разжав объятия, муж взял её бережно под руку и легонько подтолкнул к раздевалке. - Я тут был по делам фирмы, не думай, что следил за тобой. Мне надо было выяснить кое-что у хозяина кафе. - Вырвалось у него вдруг, словно жена проявила к нему недоверие. Но выпад свой он сгладил быстрой извиняющей ласковой улыбкой.
- Даже очень хорошо, что ты тут появился, - невозмутимо подхватила Марьяна, радостно сияя глазищами. - Мы вместе вернёмся домой.
Эпилог.
С каждым днём мир становился для Марьяны другим. Всё разнообразнее, интереснее и надёжнее, если можно так сказать. Раньше он был неустойчивым, неопределённым и хрупким. Она частенько чувствовала себя одинокой и почти никому не нужной по-настоящему, кроме бабушки.
Да и той больше требовалась послушная внучка, безынициативно подчиняющаяся. Конечно, они любили друг друга, по-своему были близки. Около бабушки девочка оттаивала и находила защиту. Но не могла она поделиться с ней даже незначительными переживаниями, потому что боялась огорчить её своей слабостью, недогадливостью или неуспехами. К тому же реакция Марии Филипповны на любую жалобу была предсказуемо жёсткая, если выражаться её же языком, то "партийно-административная": поступай как положено, не распускай нюни и зря не жалуйся!