Маленькая куколка была у нее в руках, Мелексима сжала ее в ладони.
― Я угадываю твоё лицо среди теней, Мрачные воспоминания убивают меня, ― тихо пропела девушка. Глаза ее слезились ― то ли от воспоминаний, то ли от дыма. Мелексима прикоснулась к куколке губами, а потом кинула ее в костер. Белую с красным ткань тут же обхватил огонь. Ткань чернела и превращалась в пепел. Яркие языки пламени отражались во влажных глазах.
― Что ты делаешь? ― внезапно раздался голос позади нее. Мелек быстро выпрямилась и посмотрела на хана, который бесшумно к ней приблизился. Мелек быстро отерла глаза и глубоко вдохнула. Легко поклонилась.
― Великий хан, ― произнесла она. Ей хотелось спросить, почему он ушел с праздника, хотелось знать, почему подошел к ней, но в итоге она не спросила ничего. Батый приблизился и кинул взгляд на горевший костер. Вспомнив, что до этого он задал ей вопрос, Мелек решила ответить. ― Это семейная традиции. Мы жгли куклы.
― И что это давало?
Мелексима усмехнулась.
― На каждый Цаган Сара, мы делали кукол без лица. Бабушка говорила, что они впитают в себя все хорошее и плохое, что случалось от праздника к празднику. Если сжечь такую куколки на праздник, то все плохое поднимется с дымом к предкам, и они уничтожат это, чтобы больше такого не происходило; а все хорошее уйдёт под землю и будет следовать за тобой, ― Мелексима грустно улыбнулась. ― Глупость, конечно, но в определённые моменты это помогало сохранить присутствие духа.
Батый хмуро посмотрел на Мелек. Сам он не особо верил в приметы и суеверия, однако он видел, как лучше от этого стало черноволосой. Даже если этого и не было на самом деле, Мелек становилось лучше, она сама отпускала боль и радость.
Внезапно Мелексима посмотрела на него с хитрым прищуром.
― А вы сжечь ничего не хотите?
― Что? ― непонимающе спросил Батый. ― Конечно, нет, что за глупости.
Но Мелексима лишь рассмеялась.
― Давайте, хан, ― уговаривала она. ― Быть может, у вас есть что сжечь?
Батый покачал головой. Он не хотел принимать участия в этой детской забаве, но Мелексима была решительнее него. Она окинула Бату быстрым взглядом, зацепилась за кинжал, который был спрятан за широким поясом его одеяний. Но она знала, что он там. Мелексима с громким смехом ― что и немного сбило хана ― навалилась на него и выхватила кинжал, после чего ловко захватила одну прядь черных волос. Но Батый решительно перехватил ее руку ― вероятно, он понимал, что Мелек вряд ли навредит ему, но столь порывистость ее действий напомнила о том, что нельзя расслабляться. Кроме того, у девушки в руках было оружие, и хан действовал скорее машинально, чем осознано.
Но заглянув в черные глаза он не увидел желание убивать. Мелексима смотрела на него чистыми, черными глазами, улыбалась и не пыталась вырваться. Руку с кинжалом он крепко держал, но вторая рука Мелек, что держала смоляную прядь, была свободна к действиям. Мелексима пропустила прядь сквозь пальцы.
― Даже не думай, ― холодно приказал Батый. Но на девушку это не действовало: она широко улыбнулась. Хотя холодный тон ее немного сбил, Мелексима явственно не собиралась отступаться от своей детской затеей.
― Есть примета, что если человек сожжёт локон своих волос, то весь негатив от него уйдет и у него начнется новая, счастливая жизнь, ― говорит Мелексима. ― Великий Хан, ну давайте попробуем.
Он мог оттолкнуть ее руку и уйти; мог выхватить кинжал и снова уйти; мог указать ей на ее место. Но Батый сам себе удивляется, когда отпускает ее руку с оружием. Мелексима смеется и отрезает небольшую прядь волос, после чего протягивает ему.
― Теперь сожгите, ― говорит она, и Батый делает и это. Мелек улыбается. ― Представьте, как все плохое уходит, поднимается в высь далеко от вас. А все ваши победы и завоевания оседают под землей у вас под ногами, что сопровождать вас все время.
Они были словно две стороны одной медали, словно лед и пламя, как свет и тень. Они олицетворяли собой вечный круговорот добра и зла в этом мире, и являя собой ярчайший пример всепоглощающего слияния двух противоположных начал ― мужского и женского
Мелексима подходит к хану и положила руки на его плечи. Затем обвила рукой за шею, крепко, до хруста позвонков и прижалась губами к его губам. Целует его, стараясь заглушить внутренний голос, который велит ей этого не делать. Она же внучка великого воина, и привыкла получать то, что хочет.
Батый был ошеломлен неожиданной мягкостью этого поцелуя. Мелексима была смела, она просто… целовала его. Мягко, деликатно и даже с осторожностью. Он ощущал прикосновение ее зубов, но они были столь легкими что не могли принести никакого вреда.
Она не была очень настойчива, но избавиться от нее не причинив вреда он бы не смог. Да и не захотел. Почему-то. Вместо этого он обвил руками тонкий стан девушки, привлекая ее к себе и отвечая на поцелуй. Чувствуя, что растворяется в ощущении прохладной сладости поцелуя и аромате ее духов Бату позволил себе поддаться тому чувству, которое тревожило его весь этот вечер.
Отстраняется Мелексима тоже первой. В ее черных глазах мелькает что-то странное, она делает шаг назад.
― Простите, ― шепчет она и, развернувшись, едва ли не сбегает. Батый провожает ее ироничным взглядом, но останавливать не спешит, наблюдая за тем, как легкая фигурка, приподняв полы белого платья, растворяется в темноте.
========== Глава 6. Белый жеребенок ==========
Ожидала ли Мелексима, что отношения с Бат-ханом изменяться после поцелуя на праздник? Очевидно, что да. Она не знала, в какую именно сторону ― хорошую или плохую, поэтому ждала хоть чего-то с замиранием сердца. Если бы Мелек знала, кого жить рядом с вулканом, который в любой момент может начать извергаться, то сравнила именно с этим.
От Буяннавч, конечно, не укрылось это происшествие. Когда Мелек рассказала ей ― шаманка, по сути, заставило ее это сделать ― Буяннавч смотрела долгим, пронизывающим взглядом. Мелексима нервничала.
― И что? ― внезапно спросила шаманка. ― Хан ничего тебе не сказал? Дал уйти?
Мелексима согласно кивает. Женщина недоверчиво хмыкает и возвращается к работе, а Мелек понятия не имеет, что скрывается за этим хмыком. Она старается забыть о случившемся, продолжая свою обычную жизнь: она помогает Буяннавч, учит разные травы и готовит простые отвары. Прогуливается недалеко от лагеря, и компанию ей неожиданно составляют несколько милых девушек. Они говорят с ней немного испуганно поначалу, но быстро находят общий язык с холодной и нелюдимой Мелек. Черноглазая, пусть никогда этого и не признает, рада обретению каких-никаких, а подруг.
Когда монгол-с-белым-лицом ― Мелек выяснила, что зовут его Жаргал ― сказал ей, что Великий хан хочет ее видеть, девушка начала судорожно искать причины для отказа. Однако поймав ироничный и насмешливый взгляд шаманки, Мелексима собралась и последовала за Жаргалем с гордо поднятой головой. Несмотря на то, что был разгар зимы, на улице было тепло. Мелек шла, по привычке приподняв полы платья.
― Мы разве не в шатер идем? ― удивленно спросила Мелек, когда монгол повел ее в другую сторону. Он был немногословен, да и Мелек его голос не очень нравился ― в нем постоянно слышалась какая-то угроза.
― Нет, Мелексима, ― к ней обращались только полным именем и крайне уважительно. Черноглазой это льстило. ― Хан велел прийти вам к конюшням.
Хотела она этого или нет, но слова Жаргаля разожгли в ней интерес. Когда они пришли, хан стоял к ним спиной напротив своего собственного коня; Мелек узнала коня по прогулке. Жаргал остановилась поодаль Батыя и поклонился ему, громко сказав в приветствие:
― Великий хан.
Батый повернулся к ним, и Мелек поклонилась. Одна из лошадей заржала, и девушка против воли перевела взгляд на нее, Жаргал тоже дернулся, но Бат-хан даже не отреагировал. Мелек часто замечала то, что хан невосприимчив к звукам ― резкий и громкий шум его не пугал.
― Можешь идти, ― сказал он, и монгол быстро скрылся. Он напомнил тень, которая появляется и исчезает по воле хозяина. Мелек напряженно выпрямилась. ― Идем.