― Вы сделали меня такой же, как они, ― внезапно сказала она. В ее голосе слышалась настоящая скорбь, но вместе с тем ― нечто, что распознать Батый не мог. ― Свободную девушку вы сделали рабой, влюбленной в вас. Я знаю, что это не правильно.
И, не дожидаясь ответа, Мелек поклонилась и стремительно вышла из шатра. Бат-хан сделал шаг за ней, но тут же отдернул себя. У них еще будет время. В конце концов, Мелексима дала слова вернуться, а эта черноглазая слов на ветер не бросала.
Мелексима уехала этим же вечером, ее отъезд вызвал большой всплеск сплетен и разговоров. Буяннавч была так испугана, что даже обещание Мелек вернуться через три дня ее не успокаивала. Девушке дали одного из самых сильных и выносливых коней, она попросила Жаргаля заботиться о ее Хулане ― это тоже было своеобразным обещанием вернуться. Монгол пообещал сделать все в лучшем виде, и Мелексима была ему благодарна. Провожать ее отправился Субэдэй, опасаясь нападения волков. Позже он зашел к Батыю и сказал, что Мелек и он расстались почти у самой деревни. Девушка добралась до дома быстро. Бату кивнул отчету полководца и приказал всем оставить его.
Лишь одно утешало его — наконец-то он узнал, что такое любить. Это чувство оказалось более глубоким и значимым, чем все, что он переживал прежде. Он чувствовал, что умирает. Но чтобы умереть, нужно прежде всего быть живым. И Батый мог этим вечером сказать, что, встретив любовь, он был живым.
========== Глава 7. Холод ==========
Мелексима вошла в пустой, холодный дом и плотнее запахнула теплый плащ.
― Помни, что у тебя всего три дня, ― произнёс Субэдэй, после того, как отвел коня Мелек в конюшню. ― Не советую испытывать терпения Великого хана.
― У меня не было таких намерений, ― растеряно ответила черноглазая. Она пробежала глазами по дому, по обстановке и с трудом узнавала его. Казалось, после ее исчезновения дом покинула сама жизнь, он опустел и теперь медленно умирал в одиночестве. У Мелек защемило сердце.
― Тебе в чем-то помочь? ― спросил Субэдэй, окидывая дом оценивающим взглядом. Он с трудом мог представить жизнь Ганбаатара здесь, великого воина в обычном русском доме. Мелексима покачала головой. Понимая, что девушка находится в какой-то прострации, Субэдэй продолжил. ― Наколоть дрова, может?
На самом деле, полководец не очень понимал, почему делает это. Мелексима была ему ровным счетом никем. Но, как и Буяннавч, он чувствовал некую ответственность за эту смелую бойкую пташку. Оставлять ее одну в этом холодном доме казалось неправильным.
― Дедушка всегда готовил дрова заранее, ― ответила Мелексима. ― Спасибо, но я справлюсь, ― она вздохнула. ― Это мое дело.
Субэдэй кивнул и вышел из дома. Было еще раннее утро, и темника хана, благо, никто не заметил. Субэдэй не хотел быть причиной проблем у Мелек, даже если она всего здесь на три дня.
Мелексима растеряно опустилась на холодную лавку. Она окинула комнату взглядом, не зная, чем заняться сначала. Казалось, она была так воодушевлена приездом сюда, но сейчас опускались руки глядя на холод, что царил здесь. Подумать только, она не была в родном доме почти полгода.
Эта мысль внезапно взбодрила. Девушка проскользнула в сарай и принесла несколько дров. Смутно вспомнив то, как дедушка укладывал дрова в печке, Мелексима повторила. Затопила печь и тепло, что полыхнула на нее, предал сил. И моральных, и физических.
Хозяйство ― в виде свиней, коров и прочей живности ― раньше было, однако после смерти жены Ганбаатар не стал вести хозяйство, да и Мелек было это не интересно. Скот был продан, денег у воина было достаточно, чтобы обеспечить вольную жизнь своей внучке и даже правнукам. Из всех оставались только лошади, но их видно не было: перед своим походом на могилу Мелексима их выпустила, и они, не дождавшись хозяйки, явно ушли в лес, искать какое-никакое пропитание. Мелек был почти стыдно. Ее дом погрузился в такую мертвую грязь, но при этом везде был хаос. Она не знала, за что хвататься, чтобы шаткая конструкция родного дома не рассыпалась подобно песку ― представителей этой семьи почти не было.
Мелек растопила печь и, несмотря на позднее время, начала убирать комнату. Дом делился на несколько частей: комнат для дедушки с бабушкой и то место, где раньше спала Мелексима со своей матерью. После смерти последней комната принадлежала одной Мелек.
Девушка заканчивает уборку уже глубокой ночью. В доме чисто и тепло. Мелексима меняет белье на постели и подстилки на лавочках, кладет в сарай. Находит чистую одежду и переодевается. Мелексима с удовольствием там сворачивается в теплой, знакомой кровати.
― Ну вот, ― говорит женщина с волосами теплого шоколадного оттенка, сажая на кровать пятилетнюю девочку. ― Пора спать.
― Я сегодня построила домик у реки, ― говорит девочка, улыбаясь. Женщина смотрит на нее с улыбкой. Она была уже не молодой, кое-где в волосах пробивались седые пряди. ― Домик из песка, глины, камешков и палочек.
― Я могу посмотреть?
― Завтра, когда взойдёт солнце, ― обещает Мелексима. Женщина довольно улыбнулась.
К ним подошел однорукий мужчина без левого глаза. Он потрепал девочку по голове. Тогда Ганбаатар не был глух, но поврежденные в бою уши постепенно переставали слышать. Через два года Великий воин оглохнет полностью.
― Спокойной ночи, ― говорит он сильным, раскатистым голосом. ― Как это будет по-монгольски?
Мелексима широко-широко улыбается.
― Goodnight, ― сказала она.
― Goodnight, ― в унисон произошли Ганбаатар и его жена Дэлбээ. Рядом с кроватью приместилась маленькая безликая куколка и букетик из полевых цветов.
***
Без Мелек было пусто. Странно. Непривычно. Казалось, что они проводили не так много времени вместе, но стоило девушке исчезнуть по-настоящему, как Батый ощутил настоящее одиночестве. Не было того ощущения контроля ситуации ― когда он мог лишь приказать, и Мелексима была явилась к нему. Бат-хан считал себя царем, более ― Богом, и знал, что все здесь ему подвластно. А потом появилась Мелексима. Сумасбродная, порывистая, горячая и искренняя. Среди красоты, Батыю не хватало именно этого ― живых человеческих эмоций.
Прошло два дня, и Батый смог оценить тот вклад, что вносила черноглазая в его размеренную жизнь.
Закрыть глаза. Заткнуть уши, крепко-крепко. Вспомнить те прикосновения. Вспомнить, как пальцы касались чужой кожи. Как внутри всё будто бы сжималось от ее запаха. Как те самые глаза смотрели глубоко в самую суть души. Как любимые руки сжимали сильные плечи. Великий хан жив. Великий хан чувствует. Он скучает, черт возьми. Не просто по воспоминаниям, а по самой девушке.
Батый не терял контроля над собой. Он знал, стоит хану расслабиться ― власть и сила ускользнет сквозь пальцы. Поэтому он просто ждал. Бату понимал, что ещё посмотрит в чьи-то глаза с любовью и ещё не раз прикоснется к любимому человеку. Все будет. Стоит только подождать. Остаться тут и набраться терпения. Не каждый кто приходит в его жизнь останется в ней надолго, но Батый нашел своего человека, и Мелек останется с ним на столько, на сколько ему захочется.
***
Два дня проходят за уборкой дома и перебиранием в вещей. Мелек было сложно ― она не знала, какие вещи из той жизни взять в ту, которой собиралась жить. Она разделяет вещи на две стопки ― то, что останется здесь, и то, что она возьмет с собой. Было не так уже и сложно, как ей казалось.
Вещи матери остаются в этом старом доме, как и почти все вещи быта, которые были в доме. Прялка, посуда ― с собой Мелексима берет одни единственные полотенце, которое бабушка вышивала сама. Прикасаясь к аккуратному узору, она прикрывает глаза. Подносит ткань к носу и глубоко вдыхает.
― Как красиво, ― говорит Мелексима, смотря на то, как из-под иголки в умелых бабушкиных руках появляется узор. Дэлбээ улыбается. ― Это будут цветы?
― Да, Мелексима, цветы. Я вышиваю гортензии, они очень красивые. Это были те цветы, которые подарил мне твой дедушка впервые.
― А сделай на следующем полотенце… ― Мелексима задумалась, и бабушка с улыбкой ждала решение внучки. ― Птиц! Вышей птиц!