В ее взгляде нет ни капли притворства или наигранности. Мелексима наивна и чиста, как ребенок, которым и является. Все, что она делает полно искренности. Она делает то, что велит ее сердце, чего требует душа и тело…
Батыю кажется, что она — наказание за все его грехи. Потому что судьба, магия и природа явно поиздевались над ним, послав эту своенравную девчонку.
***
Мелек просыпается медленно, глаза болят и все тело затекло, словно она вовсе не спала. Девушка осматривается, стараясь понять где она, потому что не может сразу вспомнить произошедшее. События вчерашнего дня восстанавливаются не сразу, словно нехотя, но после Мелексима понимает, что лучше бы она вовсе не вспоминала.
― Ой, дура, ты, Мелексима, дура! ― стонет девушка в подушку. Она должна была вернуться еще вчера вечером, а не сегодня, когда за окном весело светит весеннее солнце. Мелексима не знает, ждать ли вечера, или отправляется прямо сейчас, в любом случае ― Батый будет в ярости.
Девушка решает не злить его еще больше, поэтому быстро собирается все вещи, которые приготовила заранее и грузит их на лошадь. Убирает вещи в сундуках в дальний угол комнаты, накрывает старой простыней белого цвета. Закрывает все окна, зашторивает их и выходит из дома, закрывая дверь на все возможные замки.
Прибывает на место она довольно быстро. Конечно, гнала лошадь не щадя ее, но уже явно понимая, что выговор ей будет строгий. Она даже представлять не хочет, с ней могут сделать. Напоминает себе о собственной неприкосновенности, но не может перестать дрожать.
Когда ―взволнованная и испуганная ― Мелексима влетает в шатер Буяннавч, та мечется между желанием ударить девушку и обнять ее.
― Не говори мне ничего! ― говорит Мелексима. ― Я знаю, я опоздала, ― начинает оправдываться черноглазая, переодевая дорожное платье. Поднимает трясущиеся руки, расстегивает верхнюю пуговицу рубашки, с первого раза не удается, но она побеждает, ― Я знаю, что хан в ярости, но я не виновата! Точнее, не совсем… ― принимается за борьбу со следующей пуговицей, затем опускается все ниже и ниже.
― Он просил сразу же тебе прийти, ― говорит Буяннавч. Мелексима дрожит от такого, насколько холодно прозвучал голос шаманки. Девушка торопливо стягивает одежду и берет другую, чистую. Светло-голубое платья легко облегает ее фигурку, и Буяннавч не может отрицать, как красиво выглядит Мелексима в монгольской одежде.
― Буяннавч, хоть ты не злись! ― взмолилась Мелексима. Шаманка тяжело вздохнула и помогла девушке с платьем; Мелексима приняла это как молчаливое прощение.
― Беги к хану, ― говорит шаманка. Мелексима кивает и, подобрав платье, буквально бежит в сторону ханского шатра. Она стрелой проносится мимо монголов, которые провожают ее удивленным взглядом. Не все знали, что черноглазая уехала с обещанием вернуться через определённый срок, и не каждый знал, что она опоздала.
У самого шатра Мелек наткнулась на Жаргаля и Хостоврула ― тоже в буквальном смысле. Монгол поддержал девушку, потому что та от внезапного столкновения запуталась в собственном платье и едва не упала.
― Мелексима, ― произнёс Хостоврул, и девушка не могла расшифровать что тут заложено. Они были удивлены? Вероятно, да. Черноволосая выпрямились, и Хостоврул отпустил ее.
― Великий хан велел тебе вернуться еще вчера вечером, ― говорит Жаргал своим тихим, угрожающим голосом.
― Я знаю! ― едва ли взвыла черноглазая. ― Я опоздала случайно. Он злится?
Но Хостоврул и Жаргал ей не ответили. Из шатра появился третий монгол и, посмотрев на девушку, почтительно сказал:
― Великий хан желает вас видеть.
Мелексима глубоко вдохнула. Поправив лежащие на плечах волосы, она вошла внутрь, неуверенно и опасливо, уловив еле слышные слова Жаргаля на русском:
― Перед смертью не надышишься.
Девушка вздрогнула и, пройдя чуть дальше, остановилась посреди комнаты.
― Великий хан, ― произнесла она. Голос сорвался, и Мелек прокляла себя за это. Она поклонилась, опустив глаза в пол, и решила остаться в таком положение до того, как Батый заговорит первым. В конце концов, она и вправду чувствовала себя виноватой, может, это смягчит его гнев?
― Мелексима, ― говорит Батый. Мелек вздрагивает; она не могла понять, был ли хан зол или нет, но головы так и не поняла. Он не спешил подходить к ней, давая Мелек возможность вслушаться в собственное сердцебиение. Через пару секунд послышалось легкое шуршание одежду ― Бату встал и приблизился к склонившейся в поклоне девушке. Хан двигался бесшумно, позволяя чужому сердцу трепетать подобно крыльям колибри.
Он остановился ровно напротив черноволосой. Девушка выпрямилась, попыталась расслабить напряженные плечи, но так и не смогла. Выпрямившись, она словно застыла ровной тетивой, по-прежнему опасаясь поднять глаза. Батый ничего не говорил, Мелексима молчала тоже. Хотя, возможно, стоило начать объясняться, но язык онемел, да и черноглазая не была уверена, что своими оправданиями не ухудшит ситуацию еще больше.
Пальцы легли ей на подбородок. Мелек мелким вздрогнула, когда пальцы с уверенностью потянули голову вверх, заставляя смотреть прямо на мужчину перед ней. Она вдохнула поглубже и словно в холодную воду бросилась ― все-таки подняла взгляд. Черное против черного. И внезапно стало спокойнее. Возможно, от того, насколько спокойным казался Батый, благодаря пальцам, что аккуратно скользнули по подбородку, очерчивая его. Приятное прикосновение расслабляло, но Мелексима не могла позволить себе забыть, рядом с кем она сейчас находится.
― Если вы позволите… ― начала она отчего-то шепотом. ― Я могу все объяснить.
Помимо красоты, она обладала тем, что притягивало к себе больше, чем внешняя привлекательность — добрым сердцем, умением помочь другим в их бедах и скромностью, не лишённой веселья. С упертым нравом и целеустремленностью, Мелек превращалась в идеальную женщину.
― Объясняй, ― разрешил хан.
― Я просто… ― Мелек запнулась, понимая, как глупо выглядит ее оправдание. ― Я просто заснула, случайно. Проснулась только сегодня днем и сразу приехала.
От собственной глупости Мелек бросило в краску, и она снова опустила бы голову, если Бат-хан не продолжал крепко держать ее. От неожиданности, будто в испуге распахиваются ее бездонные черные глаза, взмывают вверх длинные ресницы, приоткрываются пухлые покрасневшие губы. Она явно закусывала их пару минут назад, нервничая и не решаясь стучать. Батый задерживает на них свой взгляд.
― Простите меня, ― сказала она. ― Я бы никогда вас не ослушалась, Великий хан.
Это было не совсем правда. Мелексима сначала делала, а уже потом думала о последствиях. Как ее стычка с той девчонкой, как ее поцелуй во время праздника. Она просто делала то, считала правильным, то, что она хотела считать правильным. По сути, не идя против прямых приказов, она умудрялась нарушать спокойную и размеренную жизнь не только хана, и других людей.
― Когда ты уезжала, ― сказал Батый. ― Ты помнишь, что ты мне сказала?
― Вы сделали меня такой же, как они, ― внезапно сказала она. В ее голосе слышалась настоящая скорбь, но вместе с тем ― нечто, что распознать Батый не мог. ― Свободную девушку вы сделали рабой, влюбленной в вас. Я знаю, что это неправильно.
― Я знаю, что это неправильно, ― повторила Мелексима. За это просить прощения она не собиралась, как и за поцелуй в вечер Цаган Сар. Это были ее чувства, а за них она не намерена была приносить извинения. ― Я знаю, что в этом месте нет любви. Есть наложницы, война, интриги, ― она вздохнула и смотрела уверенно, твердо. Тот взгляд, который Батый так в ней привлекал. ― Но я все равно это сказала. И за это вы меня наказать не можете ― за мои чувства к вам.
Теперь Батый понял, что не разглядел в тот вечер в глазах Мелек ― теплую, искреннюю любовь к нему. Да и чего можно было ожидать от влюблённой женщины с таким искренним весёлым характером, как у Мелек? Она резко поднимает глаза, Батый видит, как в них вспыхивают маленькие озорные искорки. Она прищуривается так, что в уголках глаз появляются крошечные еле заметные морщинки.