Мелексима хочет рыкнуть, что если он принимает подобные решения, то пусть будет готов давать ей ответы.
― Хорошо, ― говорит Мелексима, но все равно входит в шатер. Стража не успевает ее остановить, да и откровенно боятся к ней прикасаться. Поэтому монголы решают остаться на местах, надеясь, что им не прилетит за их невнимательность. Да и девчонка сама пробежала!
Батый поднимает на Мелек взгляд, отрываясь от исписанных свитков. Девушка быстро кланяется, и также быстро выпрямляется. Ее волосы забавно взлетают вверх-вниз от этих действий.
― Великий хан, ― говорит Мелексима, и Батый уже по одному голосу понимает, что о предстоящей свадьбе ей уже сообщили.
― Мелексима, ― в приветствии говорит Бат-хан. ― У тебя что-то случилось?
Сдержанный тон немного остужает пыл черноглазой, однако запал вовсе не пропал. Мелексима еще была охвачена чувствами ― от раздражения, что ей не сказали сразу до…, впрочем, об этом она старалась не думать.
― Вы решили жениться на мне, ― сразу говорит девушка. Потом она замолчала, будто бы ей отчаянно не хватало воздуха.
― А ты против? ― спрашивает Батый, указывая на место рядом с собой, даже не напротив. Мелек, пусть и была человеком эмоциональным, понимает, что пренебрегать таким приглашение грубо и даже опасно. Поэтому девушка, в своей излюбленной манере подобрав подол платья, легко взбирается на этот пьедестал и садится рядом. Смотрит на Бату ― черное против черного. ― Буяннавч поведала о том, как ты злилась после стычки с той девчонкой.
Мелексима открыла было рот, чтобы что-то возразить, но таких слов не нашло, и она молчала. Ну, Буяннавч! Сама говорила держать в тайне ее слова, а сама все рассказала хану. Ну, это ли не предательство!
― Так все дело в том, что я не хочу становится наложницей? ― спросила Мелексима, и Бату уловил в ее голосе горечь. ― Только ради этого свадьба? Но и так я не согласна.
― Если бы я хотел, чтобы ты была наложницей, ты бы ею была, ― жестко прервал девушку Батый. Мелексима вздрогнула. Хан заметил и это. Мужчина провел пальцами от виска девушки до подбородка, очерчивая красивые черты лица. ― Если тебе и так не нравится, то чего ты хочешь, Мелексима?
Девушка посмотрела на хана. Черные глаза слезились. Они сидели слишком близко.
― Чтобы вы любили меня.
Просить такого человека о любви ― слишком. Такие, как Батый, никого не любят. Они умеют сражаться, умеют побеждать, но чувства для них остаются неизведанными. Женщина ―красивое украшение и приятное развлечение. С женщиной можно поступать как хочется, она может прийти и уйти, может слушать, когда надо, поддержать, когда надо, их можно менять, когда угодно. Но люди, в руках которые власть, любить не могут.
Мелек это знала.
― А если я смогу тебя полюбить? ― спросил Бату, внимательно глядя в ставшее родным лицо. Где-то в глазах Мелек, помимо любви к нему, которая была очевидна, промелькнула надежда. Крохотная, ничтожная надежда на счастье, на то, что ее чувствами не играют. ― Тогда ты согласишься стать моей?
― В моем согласие уже нет нужды, ― сказала черноглазая. ― Я уже твоя.
И тут Мелексима неожиданно обвила руками его шею и сладко поцеловала в губы, а затем резко отпрянула, как бы испугавшись своего безумного порыва. Батый заглянул в ее лицо с любопытством и нетерпением. Сейчас он ощущал сильное волнение. Сердце тревожно стучало, но он старался не подавать виду, старался подавить в себе этот нарастающий, пугающий и незнакомый трепет.
― Тогда почему новость о свадьбе тебе так претит?
Мелексима истерично хмыкнула. В попытки успокоиться, она прикусила костяшку пальца.
― Когда Буяннавч сказала об этом, ― начала она. ― Я сначала подумала, что речь идет не о… тебе. Подумала, что ты решил выдать меня за кого-то, чтобы избавиться от меня. А когда Буяннавч сказала, что ты женишься на мне… это было удивительно.
Мелек немного опасливо, неуверенно откинулась головой на грудь Батыя, смотря на него снизу-вверх. Хан не стал возражать, лишь взирал на девушку с молчаливым предложением продолжать. Но Мелек больше нечего было сказать. Ей никуда было идти ― это знали и он, и она.
― Тебя так удивляет, что я могу захотеть женится на тебе? ― спросил Батый. Мелек смущенно улыбнулась она и сжала его руку, слишком выразительно для того чтоб он не понял такого пожатия
― Если честно ― да. Но я приятно удивлена.
Батый изобразил на своем лице насмешливую и безразличную улыбку.
— Не пытайся проникнуть мне в сердце.
— Кажется, поздно, ― Мелексима пожала плечами, но из-за ее положения движения было неловким.
Батый промолчал. В порыве сильных и внезапных чувств, будучи уже не в силах бороться с собой, он заключил Мелек в объятья. Кровь его кипела, тело била дрожь, нервы были возбуждены, и он вернул ей недавний поцелуй.
С плохо скрываемым желанием прикоснулся губами к ее шее. Прикоснулся с той особенной наглостью, которая открывала ему многие двери. Мелек трепетала в его объятьях, едва скрывая сильное желание, а импровизированное сопротивление распаляло ее еще сильнее. Бату легко подхватил ее и перенес на кровать, где она продолжила кокетливо сопротивляться для виду и изящно изворачиваться от его беспорядочных грубых поцелуев и прикосновений.
12 месяцев спустя
После весны наступило лето, потом ― осень и вот землю снова покрыл снег. Золотая Орда ширилась и увеличивала количества орудий и воинов, а в сердце хана по-прежнему была только одна женщина ― его супруга. С Мелек не было скучно, Батый с ней не уставал. Она была умна и красива, и с каждым годом, превращаясь из еще юной девушки в более зрелую женщину, она только хорошела. И все равно детская непосредственность заставляло видеть в Мелек всю ту же юную задорную девушку.
Осенью ее Хулан был впервые под седлом, и конечно, Мелексима попросила Бату сопровождать ее на конной прогулкой. А когда супруга о чем-то просила, даже Великий хан не мог ей отказать. Мелексима дарила радость каждому, кто находился рядом с ней ― Буяннавч, которая захворала в начале зимы, и пугала внучку Ганбаатара; служанкам, которые прониклись к черноглазой Госпоже искренней любовью; слуги хана ― вечно угрюмый и серьёзный Субэдэй, Хостоврул и Жаргал были расположены к Мелек не меньше, чем она к ним.
Но больше любви, конечно, получал и видел только Великий хан. Он был объектом ее любви, ее страстью и нежностью. Батый думал, что такая сильна любовь будет давить на него, но Мелексима была осторожна. Была рядом, когда он в ней нуждался, и даже в те мгновения, когда он был занят делами Орды, а Мелексима сидела рядом и занималась каким-то делом, она не была помехой. Рядом с ней ― возможно, мурлыкающая какую-то тихую песенку и изредка бросающая на него взгляд ― все становилось лучше и легче.
Других не было. И быть не могло.
Мелексима легко бежала по белому снегу, приподняв платья, а за ней пыталась угнаться Сарай. Для женщины в положение Мелек передвигалась необычайно быстро, и монголы едва успевали кланяться ей, пробежавшей мимо них в голубом платье с черными элементами.
― Госпожа, не бегите так, вы же беременны, ― выдохнула Сарай, когда они остановились напротив шатра хана. Стражники низко поклонились и не спешили поднимать глаза на хановскую супругу. Мелексима, быстро отдышавшись, откинула кудри на спину и, придав себе самый что ни на есть гордый вид, прошла внутрь.
В шатре воцарилась тишина. Мелексима глядело холодно, непроницаемым взглядом обвела присутствующих. Сидящие монголы тут же встали, поклонились. Но они были девушке вовсе не интересны ― около четырнадцати людей в русской одежде и не разукрашенными лицами привлекли ее внимание куда больше.
Она прошла и поклонилась.
― Великий хан, ― произнесла она. Она держала голову гордо, показывая всем, что перед ними непростая девчонка, а Госпожа, супруга Великого хана. Но тем не менее, чувствуя на себе пристальный взгляд черных глаз, она начинала невольно робеть. ― Простите мне мое опоздание.
Батый величественно кивнул ей. Русские непонимающе переглядывались между собой ― они не знали, кто такая Мелексима.
― Мелексима, ― сказал хан. Черноглазая не боялась ― перед всеми он ее отчитывать не будет, Батый уважал ее и никогда бы так не унизил. ― Рязанцы прислали дань. Посмотри, может тебе что-то приглянется.