― Знаешь, я всегда мечтала о дочери.
― Ты как маленький ребенок, ― внезапно ласково произнесла женщина. ― Я понимаю твое желание любить и быть любимой. Ты молода, твои желания понятны и просты. Но подумай вот о чем: ты умная, красивая и волевая женщина. Если ты будешь с ханом, то получишь власть и силу, о которой даже не мечтала. Ты станешь великой женщиной при великом мужчине. А любовь… любая, даже самая сильная со временем пройдет. Забудь о своих детских капризах и живи тем, чем богата.
― Мелексима, ты будешь прекрасной матерью. Твои дети будут самыми счастливыми.
― Я немного больна, но не волнуйся. Я поправлюсь.
Из глаз начали течь слезы: истерика была не за горами. Тело стало настолько тяжелым, что Мелек не могла ничем пошевелить.
— Нет! — вырвалось из-за рта чужим басистым голосом, настолько противным, что хотелось вырвать голосовые связки. — Нет!
Мелексима закрывает рот рукой, глуша рыдания. Она плакала, надеясь, что Сарай не уведет ее отсюда, потому что только так можно было сбросить напряжение последних дней ― плачем. Мелек хотелось выть, упав на колени рыдать, но приходилось прикусывать внутреннюю сторону ладони и сдерживаться. Мелексима напомнила себе, что она беременна, и волноваться так не имеет права.
Девушка развернулась, быстро вытирая глаза и делая пару глубоких вдохов. Сердце пропустило удар, еще один, а потом бешено забилось. По щекам потекли слезы, сами собой, она не чувствовала их. Девушка старалась подавить рыдания. Черноглазая зажмурилась, а потом подняла голову, открывая глаза. Практически сразу она столкнулась с черными глазами супруга. Мелексима не могла сказать, какие именно чувства испытывал Батый, но кажется, тот был зол.
Черноглазая приблизилась, замечая поодаль Хостоврула и Жаргаля, Сарнай стояла рядом с ними.
― Великий хан, ― черноглазая поклонилась, чувствуя на себе пристальный взгляд Батыя. Кажется, он был недоволен.
― Лекари посоветовали тебе больше отдыхать, ― холодно заметил Бату, отчего Мелексима дернулась. ― Не думаю, что в твоем положение стоит пренебрегать их советами.
― Простите, хан, ― сказал девушка. Ее голос все еще дрожал от слез, что заставило Батыя немного смягчиться. Подумать только, человека, который убивал людей и разорял города, который мог без сожалений отдать приказ о казни одного из близких воинов, смогли разжалобить слезы в глазах любимой женщины.
― Позовите лекаря ко мне в шатер, ― приказал Батый монголам, не оборачиваясь. Мелексима подняла на него взгляд. Батый убрал черную прядку волос с лица жены. В её образе что-то поменялось, почти неуловимо, но все же он заметил. Глаза, её большие, прекрасные глаза засветились по-новому, кроме боли и переживаний они отражали какое-то новое чувство. Надежду. Надежду на то, что все еще можно поправить, что можно попробовать смириться, что нужно продолжать жить. Жить ради живых, а также для родных и близких, которые уже оставили этот мир, но навсегда будут рядом в сердцах. Батый легко прикоснулся губами к её волосам, затем поцеловал в лоб.
Лекарь заметил, что госпожа Мелексима действительно вышла из ситуации практически без ущерба. Конечно, глубокие переживания из-за смерти Буяннавч и Субэдэя делали свое дело, но Мелек старалась думать о том, что такие сильные волнения вредны ее ребенку. Лекарь лишь повторил, что хорошее питание и спокойствие смогу быстро стабилизировать состояние Мелек. Этим же вечером Мелексима ужинала с Батыем, чувствуя, как разыгрался аппетит. Она хотела буквально все и сразу, а супруг не стал ограничивать ее желания.
― Ты действительно сможешь все это съесть? ― поинтересовался Батый. Мелексима оторвалась от еды, с легким недоумением смотря на Бату, который не мог сдержать тихого смеха.
― А что? Я же беременна твоим наследником! Что такого? Я не могу остановиться, очень хочу есть.
Батый рассмеялся еще громче, и Мелек не сильно ударила его одной из подушек. Девушка надулась, но желание сытно поесть оказалось сильнее обиды на мужа, поэтому она снова вернулась к обеду.
― И вообще, ― сказала Мелек спустя время. ― Я так долго была в плену, и там еды было очень мало. А есть мне надо за двоих.
В глазах Батыя внезапно мелькнула жестокость, и Мелек уже пожалела, что упоминал эту уже разрешившуюся ситуацию.
― Но голодом тебя там не морили? ― спросила Батый, уже размышляя, а не была ли смерть рязанцев слишком безболезненной.
― Вовсе нет, ― Мелек пожала плечами, закидывая в рот кусочек мясо. ― все было не так плохо. Коловрат не давал мне вредить, потому что он слишком… справедливый, что ли, ― Мелексима внезапно усмехнулась. ― На самом деле, они сами не поняла, зачем меня взяли, и кто я такая.
Батый холодно усмехнулся. Мелексима не хотела говорить об этом, но и спросить было невозможно ― девушка умирала от любопытства.
― Рязанцы, конечно, проиграли, ― сказала она аккуратно, смотря на супруга, который вертел в руках стакан с кумысом. ― Какое это было сражение?
― Они хорошие воины, ― с внезапным уважением произнёс Батый. ― Особенно Коловрат, которого ты упоминала. Я приказал похоронить его с почестями, которых достоин великий багатур.
Мелексима кивнула, соглашаясь. Она решила умолчать о том, что знала Евпатия, поскольку это было уже не важно. Он остался руссом, а она ― женой монгольского хана, их дороги никогда бы не пересеклись по-иному. Но Мелек, как и Батый, не могла не признать, что Евпатий и его воины сражалась храбро и с большой страстью, веря в то, что умирают за правое дело.
― А что мне теперь делать без коня? ― внезапно грустно спросила Мелек. Жаргал уже доложил ей о потери любимого животного, что расстроило Мелек сильнее, чем ожидал Батый.
― Я подарю тебе любого другого, ― пообещал Бату. Он провел пальцами по щеке девушки, поворачивая ее к себе. ― Какого захочешь, только не грусти.
В шатер вошли слуги, и Мелек улыбнулась, при виде большого подноса с баурсаками.
― Мммм, ― с улыбкой протянула она. Батый усмехнулся.
― Я знаю, что ты их любишь.
― Я обожаю сладости, ― Мелек активно закивала. Батый смотрел на супругу и признавал, что очень ее любит. Мелек могла быть непокорной и самовольной, дерзкой. Могла принимать решения, которые были неправильными. И все же Мелексима была искренней и страстной, она умела подбадривать и давать нужные советы, была умна. В ней удивительным образом сочеталась горячая женская натура и холодный расчет, но разве не такой должна быть женщина, которую полюбил предводитель Золотой орды?
― Мелек, ― внезапно обратился к супруге Батый, заставляя ее оторваться от сладостей. ― Еще до твоего появления, Буяннавч сделала мне предсказание.
― Великий хан, ― произнесла Буяннавч. ― Услышать пение птиц и увидеть их ― добрый знак. Он предвещает благоприятных во всех отношениях времен. Но их всех затмевает Белый лебедь. Он приходит, и собирает цветы, которые символизируют любовь и нежные чувства. И сам лебедь является символом любовной ласки. Великий хан. Скоро вы найдете женщину, которая станет для вас гибискусом ― редкой красотой и изяществом; маргариткой ― преданной любовью; бледно-лиловой розой и пурпурной сиренью ― любовь с первого взгляда. Ваша постель, усыпленная жимолостью и незабудками означает, что придет ваша истинная любовь, и она будет вам верна.
― Эта любовь ― я, ― Мелексима кокетливо склонила голову на бок, с улыбкой смотря на супруга. ― Верно?
― Конечно, ― ответил Бату.
У него пронзительные, внимающие глаза, которые искрились той жизнью, энергией, которую утратили многие правители. Мелексима любила его не за просто так. Он, не разрывая зрительный контакт, дотронулся до пылающей щеки девушки, проводя большим пальцем от скулы до чуть приоткрытых губ. Таких манящих. И Бату не удержался. Мягко коснулся их в невинном поцелуе. Все мысли из головы, словно по щелчку, испарились, стоило Мелек взять инициативу в свои руки. Она дерзко прикусила его нижнюю полную губу зубами, чуть оттягивая. А после позволила пальцам сомкнуться на шее хана, чуть ниже затылка. Мелексима прижимается к потрясающе горячему мужчине, ощущая твердые руки на пояснице, которые прижимают ее сильнее.