Она сначала неуверенно замерла, войдя в шатёр, но стоило ее темным глазам столкнуться с не менее темными глаза Батыя, она «оттаяла» и, поклонившись, произнесла:
― Великий хан.
Бату внимательно посмотрел на нее и кивнул на подушку напротив себя. Между ним и Мелек таким образом был стол, а по бокам, чуть поодаль, сидели его верные слуги.
― Садись, ― сказал хан. Мелексима приблизилась, слегка приподняв платье, и аккуратно села. Хан заговорил снова. ― Ешь.
Батый говорил отрывисто и приказами, как он привык. Мелек не обижалась, а спокойно повиновалась. Она ела одна, слуги замерли, словно изваяния, наблюдая за ней, как и Хан. Батый съел совсем немного, и когда закончил он, тут же прекратила и Мелек. Она совершенно не знала, что ей делать и как себя вести.
― Теперь, когда голос к тебе вернулся, ― произнес Батый. ― Скажи: кто ты?
Хан, несмотря на то, что сидел напротив нее, казалось, возвышался над ней, как скала. Тонкое тело, закутанное в голубые шелка. Высокий лоб и длинные, черные прямые волосы. Взгляд карих, как горчичный мёд, глаз вынуждает отворачивать лицо. Вынести его взгляд что-то из ряда невозможного.
― Что Великий Хан хочет знать? ― спросила Мелек. В голове крутилось сотни мыслей.
― Ты рассказывала шаманке о моем деде, ― сказал Батый. На лице Мелек промелькнуло удивление, она кинула быстрый взгляд на Субэдэй, потом посмотрела опять на хана и кивнула.
― Рассказывала, ― подтвердила Мелек. ― Чингисхан часто навещал наш дом, точнее, моего деда. Его звали Ганбаатар…
― Ложь! ― внезапно воскликнул Субэдэй, поднимаясь на ноги. Точнее, даже вскакивая. Возмущенный словами Мелек. Батый посмотрел на полководца, ожидая объяснений столь дерзкому вмешательству. Тот приблизился к хану и сказал:
― Мне доводилось знать Ганбаатара. Он был одним из лучших воинов при вашем деде и отце, но к сожалению, покинул нас еще до вашего рождения. Он…
― Дедушка был ранен на одном из сражение, ― перебила Субэдэй Мелек. В ее черных глазах мелькнуло недовольство ― ей не нравилось, что ее слова ставили под сомнения. ― Он потерял руку и глаз, он стал глухим, и Чингисхан отдал ему самую красивую женщину среди монголок, после чего опустил на свободу. Про это я тоже лгу?
Субэдэй стушевался, но тут же нашелся с ответом:
― Ганбаатар был знаменитым воином, его историю знает каждый.
Батый одним молниеносным движением поднял руку. Мелексима дернулась от того, насколько быстро и резко произошло это движение.
― Молчи, ― приказал хан полководцу. ― Пусть говорит дальше.
Субэдэй замер, но после вернулся на свое место, прожигая Мелек ненавидящим взглядом. Она молчала.
― Продолжай, ― приказал Батый. Мелексима вздохнул.
― И Ганбаатара и его жены родилась дочь ― моя мать. К сожалению, она влюбилась в русса, моего отца. Дедушка ничего не знал об этом ― мама боялась, что тот отречься от нее. Но дедушка смирился с этим выбором дочери, смог полюбить еще не рождённую внучку ― меня.
Мелексима сглотнула. Батый глазами указал на чашу с напитком, предлагая ей немного выпить, и Мелек не стала отказываться.
― Но мой отец изменил матери, и та убила его, и ту женщину, ― Мелек качнула головой. ― Я даже имени его не знала, но теперь это не важно. Мама умерла через три зимы от хвори. Меня растили бабушка и дедушка. Мы жили совсем рядом с руссами, оттуда и язык знаю. Но два года назад умерла бабушка, ― голос девушки дрогнул, она низко опустила голову. ― Мы очень скорбили. А три месяца назад умер и дедушка. Под тем деревом, что меня нашли ― его могила. Ганбаатар всегда считал, что дуб ― символ силы. Он завещал похоронить его под тем деревом, и я не могла ослушаться.
Несколько минут все молчали. Субэдэй внимательно разглядывал девушку, но уже с меньшей враждебностью. Он видел жену великого Ганбаатара, и не мог не признать, что сидевшая здесь девушка имеет определенное сходство с женщиной, которую раньше считали самой красивой монголкой.
Мелек слегка дрожала, ожидая решения Бат-хана или хоть какого-то слова от него.
― Великий хан, ― внезапно сказал Субэдэй. Все присутствующие посмотрели на него. ― Если эта женщина ― внучка Ганбаатара, то Вам, должно быть известно, что Чингисхан повелевал, в память о подвигах ее деда, оберегать его потомков, предоставляя им кров, одежду и еду.
Мелексима тихо выдохнула вновь почувствовав на себе прожигающий взгляд Бату. Она прикрыла глаза.
― Эта не та причина, по которой я позволила себя привести, ― тихо сказала Мелек. ― Я горжусь своим дедушкой, но вовсе не собираюсь пользоваться тем, что обещал Чингисхан.
― Почему? ― спросил Батый. Он говорил коротко и мало, в основном слушая, и Мелексима подумала, что это неплохая тактика для воина. Она глубоко вздохнула.
― Потому что эти привилегии были для моего деда, а я их не заслужила.
Два монгола тихо охнули. Батый, даже если и был удивлен, не показал этого. Во взгляде Субэдэй промелькнуло что-то новое, сменяя ненависть. Мелек ждала решения. Бату протянул руку к столу и сжал что-то длинными, увешанными кольцами пальцами. Мелексима невольно заострила на них внимание.
Хан и девушка посмотрели друг другу в глаза. Напряжение. Оно заполнило, казалось, собой весь шатер, вытесняя воздух. Троица приближенных почувствовали неопределённое желание покинуть шатер Батыя, но пока хан не даст разрешения ― сделать этого не могли. И кроме того, им было интересно узнать решение насчет судьбы Мелек.
― Если Буяннавч согласиться взять тебя в подопечные, можешь оставаться, ― вынес решение хан. Мелек выдохнула.
― Благодарю вас, Великий хан, ― произнесла девушка, и Батый уловил в ее голосе искреннею благодарность. По сути, он мог просто отпустить ее ― слово своего деда он бы сдержал в любом случаи, а крова Мелек у него не просила. Но это была одинокая девушка, у которой ничего не осталось и которой некуда было идти.
― Уходите, ― сказал он своим слугам. Те послушно исполнили приказ, бесшумно выходя из шатра. Он посмотрел на Мелек и кивнул на стол перед ней. ― Можешь есть.
Батый и сам приступил к полноценному обеду, не отвлекаясь на разговоры. Мелексима не стала отказываться и присоединилась к трапезе. Легкая улыбка всплыла на ее губах ― она чувствовала себя в относительной безопасности. По крайней мере, ее здесь не обидят.
Бат-хан не мог отделаться от мысли, что эту девушку предложили ему как наложницу.
========== Глава 3. Жимолость и лебедь ==========
Зима была по-настоящему суровой, поэтому большую часть времени Мелексима проводила в шатре шаманки, согреваясь около огня и помогая Буяннавч. Мелек могла с точностью сказать, что эти вечера ей нравятся ― шаманка учила ее монгольским песням, рассказывала истории, и Мелек чувствовала себя очень спокойно в компании старой женщины, которая полюбила ее за два с половиной зимних месяцев.
Но все чаще взор Мелек устремлялся вдаль, в ту сторону, где под дубом был похоронены ее дедушка и бабушки. Она испытывала неопределённую тоску, не имея возможности пойти на могилу к семье. У дуба были похоронены только ее дедушка и бабушка ― сначала бабушка, поскольку Ганбаатар сразу выбрал это место для своего упокоения и не хотел расставаться с любимой женой даже после своей смерти.
Но даже после самой сильной зимы приходит весна. Близился праздник Цаган Сара или Белый месяц― один из самых почитаемых и уважаемых праздников для монгольского народа. Его праздновали в конце зимы и в самом начале весны, и шаманы были заняты тем, что наблюдали за подготовкой к этому празднику. Буяннавч, как одна и немногих женщин-шаманов, волновалась больше всех, а потому на плече Мелек опустилось много работы.
Об этом празднике Мелексима слышала, хоть и имела весьма смутные представления о том, как он проходит. Как отметила для себя Буяннавч, жизнь в подобных условиях была девушке несколько чужда ― в ней смешались две культуры, и некоторые тонкости жизни монголов она не знала. Шаманка боялась, как бы это не вылилось в какую-нибудь неприятность для Мелек, но когда по стоянке прокатилась весть о том, что девушка Мелексима является внучкой самого Ганбаатара, все изменили свое отношение. Ей пытались помочь, угодить, если она ошибалась ― подсказывала, но Мелек больно не расслаблялась ― она считала это лицемерием, не больше, хотя некоторые юноши помогали ей с большей искренностью.