― Не понимаю, почему вы поехали со мной, ― все-таки осмелилась сказать девушка. ― Я бы все равно не сбежала.
― Я считаю важным помолиться у могилы война, который не раз спасал моего деда и отца, ― сказал Батый.
Мелек понимающе кивнула и направилась между деревьев к дубу, под которым была похоронена ее бабушка и дедушка. Могила матери находилась недалеко от этого места.
Мелек остановилась и, не оглядываясь, сказала:
― Я на них не похожа.
Батый обернулся на нее.
― Что? ― спросил он. Мелек вздохнула.
― Я на тех девиц, единственная мечта которой стать наложницами, не похожа. Не равняйте нас.
Мелексима исчезает между деревьями. Батый усмехнулся, смотря ей в след. Если женщина поистине женственна, любовь к ней никогда не переходит в привычку, ласки возлюбленной так очаровательны, так разнообразны, она исполнена такого ума и вместе с тем нежности, она вносит столько игры в настоящее чувство и столько настоящего чувства в игру, что воспоминания о ней владеют вами с той же силой, с какой когда-то она сама владела вами. Рядом с ней блекнут все другие женщины
Мелексима кинула взгляд на деревья, за которыми она оставила хана и, подойдя к могиле, опустилась на колени. Прикрыв глаза, девушка начала тихо молиться.
Разве может быть миг прекраснее, чем застыть между правдой и верою, между добром и злом, быть и миром, и деревом, пламенем и золой, забывая про страх, отдавать себя ворожбе. Ты висишь на ветвях, и они колыбель тебе, кровь твоя или сок по корням бежит в никуда, ты отдал всё, что мог, а теперь и себя отдай. Смерть отпрянет назад, поцелует холодным ртом, девять раз ты в глаза заглянешь ей, а потом разгорится восток, опаляя небес края, и затянет росток рану страшную от копья.
С ханом они возвращались в лагерь уже вечером. Сначала Мелексима помолилась у могилы, потом Батый высказал желание уединиться с могилами. Мелек не стала ему отказывать и осталась с лошадьми, поглаживая тех по морде. Когда Батый вернулся он помог Мелек забраться на лошадь, после чего сел в седло сам.
Лошадь Мелексимы что-то фыркнула, остановилась, помотав головой.
― Эй, ― Мелек похлопала лошадь по шее. Та снова фыркнула и пошла дальше. Батый посмотрел на Мелек, но промолчал. Они ехали молча, Мелексима что-то мурлыкала себе под нос.
― Что ты поешь? ― внезапно спросил хан, уже не выдержав. Мотив был ему знаком. Меле вскинула голову и посмотрела на ехавшего рядом Бату.
― Это монгольская колыбельная, ― пояснила она, и хан понял, откуда мог знать ее. ― Бабушка часто мне ее пела. Она пела мне разные песни, чтобы я знала язык и…
Что напугало лошадь ни Мелек, ни Батый не поняли, но та сначала встала на дыбы, чем заставила наездницу вскрикнуть, а после понеслась через деревья.
― Мелек! ― крикнул Батый и направил своего коня вслед за ней.
Мелексима растерялась. Она не сразу поняла, что произошло, но рефлекторно прижалась к лошади всем корпусом, чтобы ветки деревьев не выкололи ей глаза. Несколько веток все-таки задели лицо ― нос и щеку жгло от боли. Мелек постаралась успокоиться и сделать что-то, чтобы остановить лошадь, но когда под тобой тяжелое и сильное животное, несущиеся прочь, успокоиться очень сложно.
― Стой! ― крикнула она, натянув поводья, но лошадь лишь недовольно фыркнула. ― Да стой же ты!
Они выехали на открытое пространство, и через минуту тут же появился Батый. Он быстро оказался рядом и смог схватить лошадь за поводья. Мелек вскрикнула, когда животное резко остановилось и изогнулось словно полукругом, недовольно ржа. Только мертвая хватка не позволила Мелек слететь с лошади, но она буквально упала с нее, желая слезть.
Батый оказался рядом.
― Как ты? ― спросил он, придерживая ее за плечо. На лице Мелек ― на носу и вдоль щеки ― тянулись тонкие полоски ран, из которых вытекала кровь. Мелексима тяжело дышала, а сердце у нее билось как бешеное.
― Чертово животное, ― бормотала она, стуча зубами. ― Чертово животное. В жизни на него больше не сяду.
― Вздор, ― внезапно сказал Батый и, Мелек может показалось, но в его голосе прозвучало веселье. Девушка глянула на него, готовая испепелить взглядом, но хан даже не улыбался. ― Если ты боишься, стоит немедленно сесть обратно.
― Было бы хорошо, отделайся я сломанной рукой или ногой. А не будь вас, гляди-ка еще бы и шею себе сломала.
― Я ломал пальцы, когда учился ездить верхом, ― внезапно сказал хан. Мелек била крупная дрожь от пережитого, и зуб на зуб не попадал, но на Батыя она взглянула с явным интересом. ― Когда я только начинал ездить мне было чуть больше девяти. Я часто падал и ломал руки с пальцами. Дай мне свою руку.
Мелек колебалась. Она обхватила себя руками и ей казалось, что так она находится в своеобразной защите. Но по просьбе хана она все-таки протянула ему руку, разорвав спасательный круг. Когда Мелексима коснулась своими пальцами его, Батый пояснил:
― У меня все пальцы переломанные, по ним видно. Потрогай, сломанные они не такие, как целые.
Мелексима сжимает пальцы хана, понимая, что он прав. Она кивает и отпускает руку хана.
― Мы можем немного пройтись пешком до лагеря, ― предлагает он. ― Тебе надо прийти в себя.
Мелек качает головой. Такой скачок адреналина отнял все силы, и Мелексима хотела прийти и лечь отдохнуть.
Батый сел на свою лошадь и подал руку Мелек. Девушка ухватилась за нее, и хан необычайно легко поднял ее, посадив перед собой. Потом пришпорил лошадь.
***
Хан долго думал об этом. Мелексима могла его удивлять ― поступками, смелыми словами. Его удивляла сама ее история. Она была похожа на птицу: гордая и свободная, красивая и редкая, согласившиеся жить в красивом месте, но при этом в любой момент готовая взлететь и исчезнуть в небесном небосводе. Мелек хотелось одаривать, хотелось превратить и так прекрасную девушку в еще более прекрасное. Хотелось видеть ее широкую, искреннюю улыбку.
Такую, которую она показала, когда Батый подарил ей бокка.
Почти за три дня Бат-хан позвал к себе Субэдэй и приказал ему сделать кое-что.
========== Глава 5. Праздник Белый месяц ==========
Мелексима была прекрасна в белом. Буяннавч поняла это, еще до того, как увидела черноглазую в праздничном наряде. По сути, белая одежда была только красивой тряпкой ― Мелек же была уникальна и прекрасна.
Отросшие за зиму волосы ей собрали в мелкие косы и уложили на голове. Один локон выпустили из прически, и он обрамлял белое лицо с острыми скулами. Платье Мелек спускалось в пол, рассыпалось небольшим кругом вокруг нее. Рукава свободно спадали вдоль талии девушки. На голову девушки Буяннавч одела подаренное ханом бокка, и пристроила другие украшения. Пока Буяннавч собирала Мелек, заметила, что та мелким подрагивает.
― Мелексима, ты в порядке? Ты дрожишь.
Мелексима со стоном выдохнула.
― Я волнуюсь, Буяннавч, очень волнуюсь. До этого я же праздновала только Цаган Сара дома, в окружении семьи.
Шаманка тепло улыбнулась девушек и погладила ее по щеке.
― Не волнуйся, милая. Ты молода, ты прекрасна. Когда мы войдем в шатер хана ты должна идти вслед за мной, поклониться нашему Великому хану, пожелать ему здоровья и побед, а потом пройти со мной. Ты будешь сидеть рядом со мной на празднике, и просто наслаждаться пиршеством. Хорошо?
― Хорошо, Буяннавч, ― Мелексима внезапно легко поклонилась шаманке и, не поднимая головы, произнесла. ― Я благодарна тебе за все, что ты делаешь для меня. Пусть жизнь твоя будет долгой и счастливой. С праздником, Буяннавч.
Женщина растроганно посмотрела на свою воспитанницу и положила руку ей на плечо.
― И тебя с праздником, Мелексима, мой ангельский образ.
Цаган Сар был всяким ожидающим праздником в монгольском стане.
По обычаю, все одеваются в белое, и мужчины и женщины, всякий как может. Белая одежда почитается счастливой, поэтому они и делают это, одеваются в белое, чтобы во весь год было счастье и благополучие… Хану приносят большие дары ― чтобы во весь год у великого хана богатства было много и было бы ему радостно и весело. Весь народ друг другу дарят белые вещи, обнимаются, веселятся, пируют, и делается это для того, чтобы счастливо и по добру прожить весь год.