На следующее утро неуемный Диего сообщает ей, что приглашен к гринго. «Фрида, на наших глазах строится будущее! Мы все живем в одной стране! В Америке!» – увлеченно говорил он. Это чудо, что его пригласили: с приходом к власти непреклонного Элиаса Кальеса монументалисты лишились поддержки государства. Отставка министра образования Хосе Васконселоса положила начало массовому расторжению договоров с художниками. В Мехико началась настоящая охота на ведьм: коммунистов арестовывали, сажали в тюрьму, и дело иногда этим не заканчивалось.
Фрида понимает, что в Штатах они будут в безопасности и что оживленная творческая среда американцев – это чудесная возможность для Диего, но из-за предостерегающего сна в ней засела смутная печаль, и потому неподдельную радость мужа она не разделяла.
До отъезда Фрида написала автопортрет и в путешествии собиралась подарить его Диего. На фоне изображен Город мира, что она видела во сне.
«Фридочка, я всегда знал, что ты волшебница», – приехав в Штаты, сказал он.
На полотне она с внушающей тревогу точностью изобразила этот город, который никогда не видела, город страны, на землю которой ступила впервые.
Она написала Сан-Франциско.
Девушка, сидящая от Риверы справа, с таким рвением пытается уловить каждое его слово и поймать хоть горстку всеобщего трепета, что вот-вот вывернет свою лебяжью шею. Не отстает от нее и соседка слева. На Фриду Диего не смотрит, на вершине своей горы он недосягаем, всемогущ, никто ему не нужен. Все эти женщины для него не более чем конфеты, завалявшиеся на дне кармана, леденцы про запас, которые можно лизнуть, если захочется сладкого, для него они ничего не значат, но обойтись без них он не может. У официанта Фрида просит текилы – девчачье вино в нее больше не лезет. «А еще лайма, самого что ни на есть настоящего!» – кричит она пингвину.
Лайм – кислый вкус, вкус неба.
Напротив нее сидит фотограф Эдвард Уэстон, о нем много рассказывала Тина Модотти – он ее наставник и любовник. Несмотря на то что живет Эдвард в Сан-Франциско, он очень хорошо знает Мексику и говорит на испанском. Они понравились друг другу с самой первой встречи, очарованный нарядом, что после свадьбы с Диего Фрида носит не снимая, он хочет ее сфотографировать.
– Эдвард, Тина мне часто о тебе рассказывает. Она говорит, что вы словно из одного теста слеплены.
– Как и вы с Диего.
– Когда вы переодеваетесь в одежду друг друга, вас становится не узнать. А я в рубашке Диего и утонуть могу.
– Тина очаровательна. Готов весь день фотографировать ее без остановки, пока она расхаживает по дому голая, будто меня нет.
– Эдвард, ты же знаешь мексиканские песни? – неожиданно спрашивает Фрида.
В другом конце зала слышится шум – Диего прерывает разговор. Гости один за другим поворачивают голову и видят залезшую на стол Фриду, с остервенением она запевает хриплым, достаточно громким для ее маленького тела голосом canciones[36]. По столу отбивает такт вилкой Эдвард. Она горланит революционные песни, сдабривая их непристойными словами, смысла которых элегантная американская богема даже знать не знает. Затмеваемый свой женой, Диего бесстыдно разражается смехом. Гости неистово стучат в такт, и по их просьбе колдунья Фрида распускает свои чары. Текилу она пьет как hombre[37], одним махом, не переставая при этом петь. Пока одни сидят неподвижно, застыв с вилкой у рта, другие забираются на стулья и подпевают скандальной диве.
Вот и веселье началось.
Вот и Диего на секунду впился взглядом в свою двадцатилетнюю жену, она шепчет ему, словно Мефистофель: «Mi amore, даже не смей обо мне забывать».
Как же сильно он ее хочет!
Карминовый красный
Проснувшись, первым делом Фрида проводит рукой по кровати в поисках Диего; нащупав теплое тело, она вздыхает с облегчением, но постель иногда оказывается пустой: Диего жаворонок, вставая в шесть утра, отправляется работать не покладая рук над калифорнийской mural. Следом она пытается отыскать Мексику, но туман после сна рассеивается, и тогда Фрида понимает: родина далеко, она все еще в Америке, когда снова увидит Койоакан – неизвестно. У Фриды нет определенных дел. Ее день зависит от Диего. Но она выработала привычки и литургический распорядок, что провозглашают начало нового дня и вырисовывают черты ее сущности. По утрам Фрида пишет письма, выпивая слишком много кофе (хоть у гринго он и слабый), испещряет целые страницы забавными историями и отправляет их сестре Кристине и мексиканским друзьям – будто выписывает им газету с потустороннего мира. Большую часть письма она посвящает себе, во всех деталях описывает физические недуги: как поживает спина, ступня, сердце, пальцы ног; боль ее тела неразрывно связана с настроением, говорить о ней важно, как о погоде, неизбежной теме любой беседы; как и погода, боль переменчива, непредсказуема – привычная прихоть тела, что скрашивает ее дни.