– Но коктейли, вы же с Диего сами постоянно их пьете. Вы постоянно околачиваетесь на приемах.
– Именно там я и познала американцев, разглядела их вблизи. Я хотя бы пью, чтобы повеселить компанию. Да и к тому же, если ты не показываешься на праздниках, значит, тебя нет. Что это за страна такая, где для достижения своих целей нужно поклевывать десертики и ходить в смокинге? В Мексике люди ненормальные, зато праздники у них настоящие.
– Фрида, я вспомнила выражение лиц журналистов, которые брали у тебя на днях интервью! «Госпожа Ривера, чем вы занимаетесь в свободное время?» – «Любовью!» А на деле ты лежала в кровати и сосала леденец. Зачем доводить людей до ручки?
– Люсьена, а что это изменит? Мы все равно живем, страдаем и умираем. Так почему бы не ошарашить трех американских журналистов, которые пытаются хоть чем-то заполнить колонки в газетах? По-твоему, что я должна была им сказать? Что в свободное время готовлю несъедобные пудинги для мужчины, которого люблю больше собственной кожи? Что я четыре раза ходила в кино на «Франкенштейна»? Что я не могу выносить ребенка?
– Для начала ты могла бы рассказать им о своих картинах. Ты же замечала, что женщины их высоких кругов повторяют твой стиль одежды!
– Да, и похожи они на ромовых баб. А я же прячу свои искореженные ноги. Будь у меня ноги movie star, я бы показывала их мужчинам, у них бы челюсть отвисла! Эти женщины ничего не понимают. Мои картины не интересны публике. В них нет ничего особого. Газетчики ждали, что я снова начну рассказывать про Диего Риверу. Супруга великого человека. Самая обычная. А вот ты понимаешь, зачем все эти капиталисты просят художника революции с коммунистическими взглядами расписать их стены? Потому что важнее им помпезность, а не политика. И кто после этого лицемерный подхалим?
– Фрида, пудинги готовы.
Замолкнув, Фрида осматривает рабочую комнату. Краска повсюду: на руках, щеках. Заостренные тени зданий скребут бесконечную ночь. Она идет за большим подносом. Складывает на него десерты. Все, что приготовили. Открывает окно, смотрит вниз и разом все высыпает.
– В Нью-Йорке пудингопад! – орет Фрида. – It’s raining cakes, careful motherfuckers![85] Как же красиво!
Давай, guapa[86], до дна! Anyway[87], жаба Диего этой ночью не вернется.
Красный электрический
Диего еще сильнее похудел. У него глаза болят. Он встревожен, на взводе, проводить время с ним непросто. Нью-йоркская квартира превратилась в подсобку захудалого театра, где нечем дышать и где постоянно твердят о своих прихотях. Фрида хочет уехать из США, только об этом и мечтает, но Диего и слушать ее не желает. Разгорается спор, начинается сизифов труд, произносятся одни и те же аргументы, супруги снова и снова кидают друг другу в лицо упреки – не задумываясь, будто белье развешивают. В каждой семье свои камни преткновения; достаточно нажать на ту или иную кнопку, чтобы вызвать бурю. Им кажется, что в попытках выплеснуть обиду они вновь возвращаются к своим безнадежным распрям; произносят неприятные фразы, подчеркивают свою правоту, раздирают раны, нащупывают слабое место. Детская нездоровая игра. Строят из себя глупых, строят из себя наивных, поднимают темы, на которые уже сто раз говорили, и набрасываются на них с нового фланга, вступают в схватку. Фрида хочет вернуться в Мексику. Диего хочет остаться в Америке. Ради чего? Об этом позабыли, об этом никогда не знали, они путают между собой страдания и причины страданий, они переворачивают все с ног на голову, накаляют обстановку. Чета Ривера вместе уже четыре года. Немного, но как долго! Фрида разыгрывает роль жены. Диего ничего не поменял в своей жизни – да и зачем? Женщины безоговорочно липнут к нему. Когда Фриде становится тоскливо, она вспоминает, как, будучи маленькой девочкой, прижималась ухом к двери гостиной и слушала, как отец играет на пианино. Став невидимой, она наслаждалась каждой секундой, проведенной в роли шпиона; так же и в аудитории имени Симона Боливара Фрида, прячась за балюстрадой, подсматривала, как рисует Диего, видела все, оставаясь невидимой, слышала, оставаясь неслышимой, маленькая женщина, что пытается разгадать тайну главных мужчин своей жизни. Но маленькие женщины, они мечтают понять главных мужчин их жизни или же мечтают ощутить себя на их месте?
Фрида не завидует Диего, быть Фридой – это уже хорошо, быть Фридой – это почетно и по определенным дням в какой-то мере забавно. Между ними нет никакого противостояния. Диего всегда хотел, чтобы Фрида рисовала, он восхищается ее работами. Еще с большей легкостью он признаёт, что у Фриды имеется особый дар, которого он лишен, их творческие миры относятся к разным галактикам. Диего не против иметь жену, которая приносит ему обед в украшенной кружевом корзинке, но это не значит, что по природе своей он феминист. Жена ровня ему, и это не обсуждается. Великий художник, пресыщенный славой, мечтает лишь о том, как бы супруга перетянула все внимание на себя, чтобы люди заметили ее неожиданные государственные перевороты, необычные наряды, ее бранную речь, отменное чувство юмора и особенно ее невероятное умение показать через картину душевный надлом, а также преклонение перед жизнью, то есть нежелание умереть. Диего, ожидая всеобщего одобрения, изображает на стенах целый мир. Фрида, ничего не ожидая, изображает на крохотных холстах лишь малую деталь. При этом ей удается запечатлеть весь мир. Друг друга они не любят, ведь оба художники. Диего был соблазнен куколкой с яйцами de caballero[88]; сама того не понимая, свои работы она наполняла mexicanidad[89], и он ощущается благодаря ее собственному взгляду на мир. Неограниченная свобода, выбор новых цветов. Фрида предпочла, чтобы ее выбрал людоед. Ей хотелось самого знаменитого, самого огромного, самого забавного. Всю гору. А теперь? Как любить друг друга, если броня одного партнера пробита?