В Штатах Люсьена не одна, а с мужем Стивеном Димитровым. Он тоже помогает Ривере. Их пригласили на обед, но обстановка в доме накаленная. Выйдя из машины в самый разгар спора Фриды и Диего, Люсьена и Стивен ощутили в воздухе напряжение, хотя даже порог еще не переступили. Ривера тут же набрасывается на друзей. «У нас даже нет денег на обратный билет», – говорит Диего, хотя все понимают, что это неправда. Стивен уверен: друзья охотно скинутся. У Фриды, похоже, не осталось сил. Их грызня длится уже не первый час. У Диего сдают нервы, и он начинает вопить: «Ты и вправду хочешь, чтобы я к этому вернулся?! – и показывает пальцем на стену, заставленную небольшими полотнами. – Фрида, ты хочешь, чтобы я к этому вернулся?!» Хватает маленькую картину, на которой изображены nopales, мексиканские кактусы, проросшие из кусочка неба. «Ты этого хочешь?» – повторяет он, тыча картиной в лицо Фриде так резко, что Люсьена с ужасом думает, как бы художник в конце концов не разбил эту картину о голову жены.
Как бы не порвал холст женой.
Как бы не порвал жену холстом.
Диего хватает кухонный нож и тычет им в работу: один раз, пять, десять, он не успокаивается; Фрида, вскочив с места, пытается его остановить; даже не задумавшись, Люсьена бросается к ним, отталкивая подругу; Фрида кричит: «Люсьена, уйди, он убьет тебя!» Картина изрезана, Стивен в ступоре, Люсьена на полу, Фрида висит у Диего на шее, словно мышка, забравшаяся на вулкан. Диего яростно собирает то, что осталось от его кактусов, засовывая обрубки в карманы, освобождается из тисков Фриды и уходит, хлопнув дверью.
Обессилевшая от слез, Фрида встала, осмотрелась и попыталась вспомнить, зачем они здесь собрались. Разгладив складки на юбке, проведя по груди рукой, она успокоилась.
Повернулась к друзьям – волосы все еще взлохмачены – и спокойно произнесла:
– Прекрасно. А теперь давайте обедать. Надеюсь, вы голодные?
Часть III. Мехико – Нью-Йорк – Париж, 1933–1940. Желтый
Безумие, болезнь, страх. Кусочек солнца и радости.
Зеленовато-желтый, больше безумия и загадочности. Все духи носят одежду этого цвета или хотя бы нижнее белье.
Желтый шафрановый
Фрида наводит порядок в новой мастерской Диего: переставляет доколумбовские статуэтки, аккуратно вытирает пыль с их круглых, загадочных головок, готовит баночки с пигментами и располагает их по цвету, переставляет огромных, сваленных в середину комнаты Иуд из папье-маше – они будто мирно уснули. Чуть позже она попросит отца прикрепить их к потолку. Складывает на полки глиняную посуду, словно дары, отмывает кисти, забытые в чемоданах, поджигает священную траву и наполняет ароматом стены и подушки на диванах. Ей не нравится запах нового места, у аромата нет истории, нагота его не прикрыта воспоминаниями. Пока нет Диего, она ходит по его комнате, чтобы из углов и шкафов улавливались нотки Фриды, чтобы мольберт, поставленный посреди мастерской, хранил ее чары. В смежной ванной она, встав на носочки, целует зеркало – пусть Диего и нечасто в него смотрится, но след помады совпадет с отражением его губ. На мгновение она останавливается перед стеной, уставленной картинами мужа, обращает внимание на женские лица. Впервые Фрида заметила исходящее от них восторженное сияние, ее беспокоит пустота и бессодержательность этого восторга, он свидетельствует скорее о банальном желании лечь под мужчину, чем отражает состояние их души; тогда она живо открывает дверь и переходит по мостику, соединяющему крышу дома Диего и террасу напротив, ее собственного дома.