Сестра показывала ей работу, написанную в Нью-Йорке. И теперь об этой картине Кристина думает все время. В центре, словно каменная весталка, изображена Фрида, она буквально стоит на пьедестале, одета в роскошное бальное платье цвета светлой розы, розы, расшитой тончайшим кружевом, длинные перчатки покрывают тонкие руки, между пальцами – сигарета, сестра размахивает мексиканским флагом. Справа от Фриды виднеется Америка, испещренная лампами, небоскребами, дымящими заводами, трубами турбин, уходящими в землю. Слева – Мексика с ее величественными пирамидами, утрированными хищническими цветами, чьи корни подпитывают землю, чувственный симбиоз солнца и луны, смерть, что гримасничает, и соитие, приносящее женщинам наслаждение. Две губы – как две двери, впускающие в Великую неизвестность.
Фрида, изображенная на границе миров, предстала перед Кристиной настоящей знаменитостью, знаковой фигурой. На постаменте написано: «Кармен Ривера». Кристина спросила, почему это имя. «Ею я была там, Кристи, другой, выдумкой великана, женой Диего Риверы».
Кристина всеми силами тоже хотела бы стать другой.
Понять, каково это – убегать от самой себя.
Один из первых портретов, который сестра Фрида принялась писать после Аварии, был ее, Кристины портрет. И ей было так приятно. Ей нравилось сидеть перед сестрой, которая еще не могла ходить, и позировать. Кристина на холсте получилась невероятно красивой. Фрида говорила: «Напишу тебя в стиле Боттичелли!»
Они сидят в саду, во дворе их синего дома, тут же Кристина десять лет назад позировала в белом платье, в саду, где они девчонками играли в убежище брошенных. Каждая по очереди становилась принцессой, покинутой возлюбленным в темнице (темницей был огромный кедр, что рос посреди патио). Их собственное понимание легенды о Попокатепетле и Истаксиуатль. Принцесса жалобно звала на помощь, а ее возлюбленный воин возвращался и вызволял красотку. Дерево превращалось в убежище брошенных. Да, Кристина – красивая девушка, она знает об этом, она всегда пользовалась большей популярностью, чем Фрида и остальные сестры, она более женственна, формы ее пышнее. На семейных фотографиях Кристина в центре: сладострастная, искрящаяся невесомой нежностью безупречных лиц, а Фрида стоит в стороне, на ней брюки, она необычна, похожа на бесстрашного мальчишку.
Фрида ведет беседы с Диего, со своей болью, спорит с ними и выдвигает требования; но о чем она не говорит, так это о последней беременности, хотя на теле ее все еще остались шрамы. Супруги вернулись в Мексику, и в скором времени Фриде пришлось сделать аборт – врачи снова решили, что ребенка не выносить. Об этом она никому не рассказала, только ей, Кристине, и ни слова Диего. Фрида ей также рассказала о выкидыше, который пережила в Детройте. Кровь, поток крови, кричащая подруга Люсьена, кусочки зародыша, молот, что бьет между ног и выходит через горло, разноцветный потолок и, в конце концов, Диего и его не вызывающая никаких сомнений любезность. Она не сможет родить ребенка. «Все просто, Кристи, отныне я буду спать только с женщинами, не хочу снова оказаться на больничной койке!» Кристина понимает: Фрида хочет шокировать ее, но шокировать кого-то – для Фриды это повод посмеяться, это ее защитная броня; Кристи сходила с ней на аборт, и больше они об этом не говорили.
Недозволительные перешептывания, полные горечи.
– Кристи, я думала, что в Мексике у нас все наладится. Но потом меня осенило. Я надеялась, что Мехико станет своеобразным приворотным зельем. Надеялась, что повстречаю здесь оставленного призрака Диего, который дождался меня. Будто Мексика и США – два измерения в разных галактиках. Уезжая, я бы спрятала своего милого маэстро в шкафу и обложила все нафталином, сохранила бы по крайней мере мексиканского Диего; а когда бы вернулась, увидела его таким же свежим, каким когда-то встретила. Понимаешь, о чем я?
– Думаю, да. Но мне кажется, в шкафу у тебя осталась бы фантазия о твоем маэстро. Но не сам Диего.