– А родители? – мягко прервал я ее.
– Они пытаются заработать на хлеб изо всех сил. Им не до этого, не до моих вопросов, они устали, – она дрожащими руками принялась утирать слезы со своего лица.
– Ты ничего не говорила мне об этом… – задумчиво произнес я, обуреваемый различными мыслями.
– Я не хотела тебя беспокоить… – она слегка улыбнулась мне сквозь слезы. – У тебя же тоже работа, ты говорил, что тебе приходится нелегко…
Говорил… почему все меня так внимательно слушают и воспринимают чересчур всерьез? Я…
– Свет, – я снова произнес ее имя и снова протянул к ней руку.
Нет, нельзя. Нельзя.
– Вадим, – она произнесла мое имя, словно цепляясь за него, как за спасательную соломинку. – Что мне делать?
И она снова посмотрела на меня своими огромными прекрасными глазами.
А я посмотрел на нее.
Моя рука так и повисла в воздухе.
Нельзя. Нельзя. Нельзя.
А… к черту. К черту этот мир и эти правила. Если все вокруг так плохо работает, то почему я должен соответствовать? Ведь это ребенок, ищущий ответы. А я…
Я крепко сжал ее в своих объятьях, прижав ее голову к своей груди.
Теперь она могла плакать столько, сколько хотела. Ведь она выпускница с золотой медалью. У нее праздник.
Теперь она могла задавать мне столько вопросов, сколько накопилось у нее на душе. Ведь я взрослый, я пережил больше. И пусть я не несу ответственность, но сейчас вопрос не в этом. Сейчас ребенок хочет с кем-то поговорить. И я буду говорить с ней столько, сколько она пожелает.
Ведь не мне приходится нелегко. У меня, наоборот, все хорошо.
Просто я нигилист. Со странным, смещенным чувством понимания реальности. Но это не имеет ровно никакого значения в базовых вопросах бытия.
И это самое бытие сейчас я держал в своих объятьях. Я нежно прижимал к себе саму жизнь в самом простом незамутненном понимании этого слова. И эта жизнь нуждалась во мне. И я должен был быть рядом.
Впереди нас ожидал целый длинный день, полный вопросов, ответов и обоюдных рассуждений. И это было хорошо.
Иногда человеку нужно просто выговориться, поделиться своими накопленными мыслями. И за формирование, накопление и высвобождение таких мыслей отвечают институты социализации.
Школы. Университеты. Родители.
Именно так мы становимся порядочными людьми с верными ценностями.
И именно так мы становимся личностями.
Мысль формируется из внешних источников познания. Мысль переваривается, насыщается, облагораживается в сознании. Мысль высвобождается, когда человек делится своими наблюдениями с окружающими.
В жизненном варианте это происходит в родительской среде.
В учебном варианте – в школе.
Затем университет, где нас заставляют выстраивать мысль получше и поосновательней. А некоторые потом становятся и кандидатами наук, а мысль приобретает поистине академический размах.
Но этот мир… ему плохо. Все делается как-то неправильно… все идет наперекосяк.
Родители заняты, в школах не занимаются детьми, в университетах бездушно «читают» лекции, листая однообразные слайды. А в аспирантуре процветает коррупция, кумовство и возведенная в абсолют бесконечная бюрократия.
Этот мир… ему нужно помочь. Но как?
Я не знаю.
Я могу лишь выслушивать некоторых да делиться своими мыслями. И иногда кого-нибудь обнять. Если это нужно. Если это необходимо.
Ведь каждый из нас нуждается в помощи.
Этот мир… это мы сами.
Когда же мы это осознаем в полной мере?
Меня зовут Вадим.
И я женоненавистник, шовинист и нигилист.
По крайней мере, так обо мне говорят люди. А общество никогда не может ошибаться, оно всегда выражает правдивую квинтэссенцию реальности.
Поэтому такого недоброго образа, которым меня описывают, я и должен придерживаться по мере возможности.
Есть такое выражение – «держать планку». И окружающие всегда заботливо напомнят тебе, если ты оступишься с единственно верного общественного пути. Если вдруг забудешь, что «держать планку» – это единственный смысл существования разумного человека.
И я держу. Иногда забываю зачем, но держу. Жаль, что многие думают, что я над ними просто издеваюсь.
Рядом со мной шла прелестная маленькая Антонина Павловна. Ее милый детский взгляд весело оглядывал летние яркие окрестности Южного озера, ее наивные аккуратные ушки рассеянно прислушивались к крикам отдыхающих да к лаю выгуливаемых собак.
Я вспомнил про планку. И что ее, вроде как, стоит держать. Взглянул на девочку предельно суровым взглядом, сделал ей какое-то важное замечание, а когда она подняла на меня свои удивленные ясные глаза, принялся с особенным рвением ее щекотать, со смехом и криками преследуя ее по неровной дорожке, что опоясывает наше городское озеро.