Бакич не боялся ответственности и писал, что «за все свои распоряжения я всегда могу дать ответ перед законами Российского Правительства и иностранных великих держав»482. Кроме того, к осени 1920 года он считал себя уже вполне независимым начальником и писал урумчийскому генерал-губернатору: «Заявляя Вам, что, являясь по службе и годами значительно старше Генерала Анненкова и
На чужбине
117
больше его принесшего на благо русского народа своих знаний и трудов, я признаю над собой только законное Российское Правительство, признанное иностранными державами; только такое правительство и никто другой вправе сместить меня с командования отрядом и назначить заместителя. От этого моего права, пока я жив, я никогда не отступлю и распоряжаться моим назначением или смещением лицам, подобно генералу Анненкову, ни в коем случае не позволю»483.
Часть казаков все еще стремилась к продолжению борьбы с большевиками, обнадеживающими казались слухи о восстаниях на советской территории и продолжающейся борьбе с красными на Юге России и в Сибири, но полуголодная и однообразная жизнь в лагере приводила к тому, что нижние чины отряда все же постепенно стали покидать его и уезжать в Советскую Россию. Началось с того, что уезжать стали военнослужащие отряда, расположившиеся вопреки приказам Бакича вне лагеря, в Чугучаке. Здесь Бакич был бессилен бороться с ними. Под влиянием этих военнослужащих идея возвращения в Россию получила распространение и в лагере на Эмиль, что привело к самовольному уходу в Советскую Россию некоторых чинов отряда484. Бакич пытался активно бороться с агитацией за возвращение в Россию, но люди все равно уезжали.
Осознав невозможность борьбы с возвращенцами, Бакич в мае 1920 года перестал препятствовать этому движению. Лагерь покидали в основном мобилизованные казаки и солдаты. Отпустить всех желающих сразу китайские власти не разрешили, поэтому люди уходили небольшими группами. Уходившие из лагеря снабжались продовольствием и лошадьми485. «Командиры частей, а равно и все остающиеся в лагере, к уходящим отнеслись с должным вниманием. Были отслужены напутственные молебны. Трогательно было расставание с людьми, с которыми у нас в течение столь долгого времени были одни интересы, одни печали и радости. Теперь каждый, отдавшись в руки судьбы, хотел найти лучшее. В то время было трудно сказать: тот ли счастлив, кто идет в Россию, на милость вчерашних врагов, поближе к своим родным очагам, или тот, кто останется, претерпевая разные лишения, на чужбине. Командир 15 Оренбургского казачьего полка, полковник Глебов, когда подошла очередь отправки казаков названного полка, приказал собраться всем офицерам и остающимся в лагере казакам на молебен и проводы уходящих. Полковым священником был отслужен молебен, после которого священник с крестом в руках обратился к уходящим со словом. Он указал
118 А.В. Ганин. Черногорец на русской службе: генерал Бакич
казакам на их заслуги перед Церковью, защиту ими религии, на их подвиги, жертвы и лишения, во благо нашей родины, для которой они сделали все, что могли, а потому ни св[ятая] Церковь, ни родина не забудут их. Сильные рыдания, как среди уходящих, так и среди остающихся, заглушили слова священника. После священника обратился к ним с речью полковник Глебов. В своей прекрасной речи он сказал: «Я не хочу упрекать вас за то, что вы покидаете нас; неизвестно еще, какая судьба ожидает нас, здесь остающихся. Но я хочу указать вам на ваши жертвы, которые вы принесли на благо дорогой нам родины и родного войска. В течение почти двух лет я все время был среди вас; я видел ваше искреннее желание освободить свое отечество от большевистского засилья. Много вы сделали ради этого, много ваших братьев-станичников и однополчан пало смертью храбрых на поле брани. Благодаря создавшимся обстоятельствам, мы оказались здесь. Я верю в вас, как и всегда, а также верю, что вы, уйдя в советскую Россию, где будете, быть может, мобилизованы большевиками, останетесь все же верными казаками. Счастливый путь! С Богом!…» Казаки, слушая своего любимого командира, появление которого среди них во время боя решало часто судьбу последнего, сквозь рыдания кричали: «Приходите снова с оружием в Россию, мы снова будем с вами, никогда не будем с большевиками!» После этого колонна уходящих казаков стала удаляться по направлению к русской границе. Долгое время мы смотрели вслед им, удаляющимся к неизвестному будущему. Никто из нас не подумал даже послать им упрек вдогонку. Никто не мог этого сделать, ибо каждый понимал этих оборванных, полу- босых и измученных людей…»486 Вообще, представления о жизни в Советской России в отряде были крайне смутными, возвращавшихся на родину заранее считали покойниками487. Впоследствии в отряде ходили слухи о том, что вернувшиеся в Советскую Россию офицеры и добровольцы были расстреляны красными488. Кроме того, предпринимались попытки покинуть лагерь в других направлениях и с другими целями. Так, казаки Атаманского полка, получив сведения о переходе Войскового атамана А.И. Дутова в Китай, стали стремиться уйти к нему в Суйдин. Слух об этом первоначально тайном плане достиг некоторых других частей, казаки которых также собрались вслед за атаманцами уйти к Дутову. Казаки верили, что Дутов поведет их в новый поход на большевиков. Стало известно об этом и командованию отряда. Для успокоения каза
На чужбине
119
ков к ним был направлен полковник А.С. Колокольцов, а затем командир Атаманского полка полковник Савин был вызван в штаб отряда. После разъяснительной беседы в штабе он больше не предпринимал попыток увести полк к Дутову489.
После ухода всех желающих в лагере осталось менее половины перешедших границу, без учета беженцев. По данным И.И. Серебренникова, к июню 1920 года лагерь покинуло около 6000 человек490. Даже если Серебренников при подсчетах сумел учесть движение гражданских беженцев, точно рассчитать их перемещения по Китаю, на мой взгляд, едва ли возможно. Известно лишь, что многие гражданские беженцы устроились на работы в Чугучаке, опередив в этом военных и заняв все свободные рабочие места. Существенно легче расчеты, непосредственно касающиеся военнослужащих и членов их семей. По данным штаба Бакича, к 27 (14) июля в лагере осталось 1468 офицеров, 3557 солдат, 721 член семей военнослужащих и 1000 гражданских беженцев, всего 6746 человек491. Численность перешедших границу в составе отряда сократилась на 346 офицеров, 4482 нижних чина и 64 члена семей военнослужащих, итого отряд покинули 4892 человека. В результате боевой состав войск Бакича сократился наполовину, но при этом Бакич выиграл в качестве личного состава - оставшимся уже не было дороги в Советскую Россию, с Бакичем они были готовы идти до конца.
Сам Бакич в телеграмме от 31 (18) мая 1920 года в Харбин генералу Н.С. Анисимову сообщал: «Не имея связи [с] востоком, решил сократить численность отряда отпуском [в] совет[скую]россию излишнего элемента, остается [в] итоге около 5 тысяч человек. Прошу Вас, [как] представителя Оренбургских] казаков, [из] которых [в] большинстве состоит [и] будет состоять отряд, выхлопотать [у] соответствующих властей помощь отряду деньгами [в] сумме пока 5 миллионов рублей царскими или другими равнозначащими, обмундированием, [в] котором крайняя нужда… ходатайствовать [о] переводе отряда [в] местность Китая, откуда [при] изменившихся обстоятельствах [отряд] скорее мог бы вернуться [на] Русскую территорию. Полагаю, [что] маршрут Кобдо [-] Урга единственный, далее [по] обстановке…»492 Весной 1920 года от Анисимова было получено 25 000 лан493. Но, несмотря на это, именно на него следует возложить ответственность за те лишения, которые выпали на долю отряда Бакича в дальнейшем. Осенью 1920 года от атамана Г.М. Семенова Анисимов получил свыше 100 000 золотых рублей на поддержку