– Зола… Тебе плохо?
– Я не могу идти… – она почти не лгала. Ноги ослабели, и она осела на пол, рядом со светловолосым, стеклянно смотрящим в стену мужчиной. Тонкая нитка слюны текла из его открытого рта – его душу уже украли, но сделать послушной и вернуть в тело не успели. Или же никогда не вернут. Даже не понять сразу, что страшнее – стать зомби или пролежать остаток жизни в психлечебнице, лишенным души и разума.
Пол был такой приятно холодный. На нем было так удобно лежать и не двигаться. Надо только чуть осторожно протянуть руку…
– Зола! – Рауль присел рядом с ней, – потерпи моя фея, совсем немного осталось.
Джеральд стал разворачиваться, не давая Золе ни единого шанса успеть. Она из последних сил потянулась за револьвером, молясь богам, чтобы там были пули. Поверх её пальцев легла рука мужа. Он прошептал ей:
– Я сам…
Раздались выстрелы, один за другим. Алые цветы расплылись на груди Джеральда, который недоумевающе смотрел на Рауля, вздрагивая от каждого нового выстрела:
– Мой маленький хозяин, за что? Я же был верен вам… – струйка крови вырвалась изо рта, капая на белую сорочку. Джеральд рухнул навзничь, прямо на тело одного из самолично созданных зомби.
Зола прикусила язык, сотрясаемая крупной дрожью. Слезы потекли по щекам в полном безмолвии. Страшно, когда нет понятий добра и зла. Отвратительно, когда кто-то преданно служит роду ни считаясь ни с чем. Отчаянно больно от того, что Джеральд даже не понял, чем он заслужил хозяйскую немилость…
– Все хорошо, все будет хорошо, моя фея… – шептал ей Рауль, опуская револьвер на пол. В полумрак подвала ворвались два существа. Кто-то ослепительно белый, как снег, и кто-то темнее ночи. Перед глазами Золы все расплывалось из-за слез.
Рауль выпустил Золу из своих объятий, поднимая руки над головой, и мрачно сказал:
– Я сдаюсь. Арестуйте меня – я все же убийца, оказывается. Стоит раз солгать, и ложь становится правдой.
Зола вцепилась в мужа:
– Нет, нет, нет, только не сейчас…
Кто-то с алыми рунами, светящимися на щеках, опустился к ней, заглядывая в глаза:
– Давайте назовем это самообороной. И если тут еще остались зомби, прикажите им вынести выживших людей наверх…
Кто-то белый холодно процедил:
– Сам не пробовал помочь?
Алорунный, убеждая Золу в том, что она все же больна потенцитовым безумием, выдавил:
– Мне еще тебя наверх тащить, так что молчал бы! Мне и так хреново.
– Не надо было кровью тут все забрызгивать – глядишь, не ослабел бы так, чтобы проситься на ручки зомби.
– Я не про себя говорил…
– Молчи уже – сверхчеловек…
– От такого же слышу…
Зола обняла Рауля за плечи и прошептала ему в ухо:
– Я сошла с ума.
– Я тоже, любовь моя.
***
Где-то в госпитале святой Орелии раздался дикий крик – молодой парень отказывался себя признавать сумасшедшим и не понимал, откуда в соседней койке, где пару минут назад лежал карфианин, взялся полуразложившийся труп. Магия бокора Джеральда стала развеиваться с его смертью.
Байо, пытавшийся найти на парковке перед госпиталем следы сумасшедшего колдуна Кита, выкравшего из палаты святого отца, выругался и рванул обратно на крик – мало ли что там случилось?
***
Абени с трудом открыла глаза и не поняла, где же она оказалась? И, главное, почему?
Тьма.
Холод.
Невероятная тишина. Что-то твердое под затекшей рукой. И вонь, как в прозекторской.
Последнее, что она помнила – ласковые, отчаянно грустные глаза Джеральда, который сказал ей, только что вернувшейся домой после тяжелой седьмицы в госпитале:
– Маленькая хозяйка, зачем же ты сделала это с собой… Зачем ты стала феей? Не бойся, Джеральд не даст тебя в обиду. Джеральд защитит тебя…
Вот после этих слов наступила темнота. И это темнота окружала Абени до сих пор. Кажется, она где-то в катакомбах, и эфир, послушный ей последние дни, молчал, словно адер Дрейк, госпиталь и её первые неумелые попытки целебных плетений ей приснились.
***
Продрогший Дрейк устало продирался через катакомбы – он найдет Абени, чего бы это ему ни стоило. Он отвечает за неё. Он не может не справиться.
Рука на всякий случай скользнула в карман в поисках карамели – там лежала одна, последняя, заветная конфета. Он её оставил для Абени – она тоже любила карамель.
***
Вик пыталась вынырнуть из липкого, непрекращающегося кошмара и не могла. Она снова и снова активировала печать, которую ей нанес Брендон, и понимала – они с ним ошиблись. Лоа не прорвется через закрытые Ворота. Он не придет на помощь и не остановит услужливого, преданного роду бокора. Пули против бокора были бессильны – он легко уклонялся от них, привыкший, как и Грег, к танцу клетки. Эфирные нити заклятий гасли в его тенях. Его не остановил даже щит Фидеса – то, на что делал ставку Брок. Он, когда нити щита таяли в тенях, еще прошипел что-то о ненавистных неклассиках, чтобы это ни значило. Сама она надеялась на печать Брендона. Одли верил в серебро, но и оно подвело, уничтожив только зомби. А потом она допустила ошибку – всю ту же, как в паровике – она столкнулась глазами с бокором и тут же потеряла себя. Впрочем, Одли ошибся первым. Последним был Брок, пытавшийся защитить её собой от зомби во что бы то ни стало.
Её звали, её пытались вырвать из кошмара, но получалось слабо. Лишь знакомые, такие родные поцелуи дали сил прогнать непрекращающуюся тьму подвала и его страшный смрад. Вик подавила первый порыв ударить локтем, и просто выдохнула, открывая глаза и боясь поверить:
– Эван… – она провела рукой по его заросшей щетиной щеке и расплакалась: – ты жив… Небеса, ты жив…
Она, забыв о приличиях, принялась его целовать сама, куда смогла попасть: губы, нос, глаза, снова губы. Она убеждала себя, что он жив. Все равно, что теперь он не маг. К демонам, что она никогда не почувствует его эмоций в обряде общего эфира. Брок хороший маг, она привыкла уже к нему, она и дальше будет связана с ним, пока он согласен. Потом… Потом… Потом она, возможно, откажется от эфира, чтобы Эвану не было обидно. Главное, что он вернулся и вернулся живым. Домой, знаете ли, и мертвый может вернуться.
– Тихо, тихо, девочка моя, – прошептал, отстраняясь Эван. – Все хорошо. Ты жива. Все живы, – на всякий случай добавил он. – Бокор мертв – его больше нет.
Вик огляделась, только сейчас понимая, где же она находится. Она лежала в общей зале на диване, укрытая пледом и мундиром Эвана. Он сидел рядом на краю и целомудренно гладил её по голове. В зале было не так чтобы много народа, зато почти все свои. Двери то и дело открывались, и туда-сюда сновали озабоченные, мрачные Алистер, Себ, другие констебли. Они что-то приносили, уносили, отчитывались перед Грегом, сидевшим за рабочим столом Одли и то и дело куда-то телефонировавшим.
Брок нашелся на соседнем диване – он лежал, удерживаемый твердой рукой Клер де Лон. Она старательно что-то выпаивала ему, выговаривая почему-то про розги. Кажется, она даже плакала.
Полуобнаженный Одли, в одних брюках, сидел на стуле – Николас зашивал ему рану на спине. Одли, поймав взгляд Вик, подмигнул ей:
– Опять пожевали зомби, ну что ты будешь делать! Я отчаянно аппетитный!
Брок не удержался:
– Начинай уже кого-то другого привлекать! Например, нерисс…
Николас строгим медицинским голосом пояснил:
– Судя по размеру укусов, Одли пришелся по вкусу как раз женщине.
Одли хохотнул:
– Видишь, рыжий, не все потеряно!
В кресле в углу сидел мрачный Аранда, прижимая к груди спящую Бланш, уютно устроившуюся на его коленях. Он что-то напевал тягучее, сонное, непонятное – наверное, какая-то колыбельная на одном из языков Карфы. Вик улыбнулась – кажется, они все же поговорили. Кажется, они нашли общий язык. Осталось узнать истинного убийцу неры Моро и отпустить чету Аранда из полиции. Вик страшилась одного – Моро, действительно, могла интересоваться Раулем, как мужчиной. Достаточно было вспомнить, как восторженно смотрела Симон в библиотеке на Рауля. Не только она может интересоваться мужчинами, не замечая цвет кожи. Только бы Моро убила не лера Бланш. Только бы не она…