Одли напомнил один очевидный факт, который портил всю версию Вик о Джеральде:
– Дневники Шерро не были украдены.
Вик уперлась взглядом в стол и молчала. Марк не собирался приходить ей на помощь.
Одли вновь начал:
– Если бы это был Гордон – дневники бы забрали для дальнейшего исследования. Если бы это был Джеральд, он бы их уничтожил, чтобы родовые тайны не ушли к белым. Но дневники остались в тайнике. Их не пытались найти. В доме не было бардака – никто там ничего не искал. Вывод однозначен: это единственный момент, в котором лера Бланш не лгала. Это она убила Моро. Просто надо хорошенько поработать со свидетелями, для точного подтверждения.
Вик медленно, тщательно подбирая слова, сказала:
– Вин… Ты же видел Рауля… Для него расстаться с Золой смерти подобно. И от него зависит лекарство, спасающее тысячи женских жизней.
Одли осуждающе качнул головой:
– Брок не поймет. Для него важен закон.
Вик напомнила:
– На момент убийства Зола была безумна и не отвечала за свои действия. Сейчас она вылечилась и неопасна. А Рауль…
– Он, как все гении, немного безумен, – вмешался, все же спасая Вик, Марк. – Он тоже немного безумен – нельзя столько лет жить бок о бок с бокором и не замечать очевидного. Он же откровенно проигнорировал факт появления костяных фигурок у Джеральда, принимая их за гри-гри, и не стал задумываться, откуда они взялись. Он в отличие от неры Золы так и не понял, что живет в окружении зомби. Желание спасти жену затмило ему все. – Он выпрямился и твердо произнес: – Именем храма, я забираю у вас дело о Чернокнижнике и чете Аранда.
Одли скривился:
– Вот это номер.
Марк пожал плечами:
– Моя совесть очень пластична, когда дело касается помысла богов. Броку не придется искать пятый угол, выбирая закон или лекарство.
– Хорошо, – легко сдался Одли, откидываясь на спинку стула и закладывая руки за голову: – столько бумажной канители мимо!
Марк хищно улыбнулся:
– У меня хороший секретарь есть – он приведет в порядок все бумаги.
Брендон шевельнулся, потрясенно открывая глаза и доказывая, что не так он уж и спал:
– Вот это перспективы! И за что мне все это?!
Марк довольно, словно кот, дорвавшийся до сливок, напомнил:
– Я кого просил вести себя по-человечески, если со мной что-то случится? Кто пугал неру Ренар и мотал нервы констеблям и осам? Заслужил!
Брендон послушно кивнул:
– Каюсь, грешен. И несварение после пирожка я тебе лечить не буду! Сам виноват.
Марк придвинул к себе тарелку с пирожками и выбрал самый большой.
Брендон вновь напомнил:
– Не буду!
– И не надо, – отозвался Марк. – Дела грешные всегда должны быть наказаны.
Одли оторопело качнул головой:
– Отец Маркус, до бесплатной больницы тут недалеко, если что…
Марк не ответил ему, зато Вик прилетело в голову: «Я прослежу, чтобы лекарство было создано. И прослежу, чтобы нере Золе больше не пришло в голову никого убивать. И Рауля Аранда тоже пролечу – чтобы не уплывал в заоблачные незаконные дали в своих исследованиях».
Эпилог
День был суматошным. Слишком много всего случилось на прошлой седьмице. По управлению разносились гулкие звуки ремонта: сносили стены и восстанавливали камеры в подвале. Портрет короля все же одели в траурный креп, правда полностью – занавесили, чтобы не раздражал свои видом.
Вик в новенькой, чуть слежавшейся за годы хранения на складе форме, занималась с Лео, подтягивая его в процедурах обследования мест преступления и опросах. Знаменитое КККП – кто, когда, как и почему. На самом деле нужных вопросов для расследования было больше, но ими Вик не стала забивать голову и так ошалевшего от учебы Лео.
Брок в очередной раз доказал боксерскому мешку свое превосходство, но смирился с решением отца Маркуса.
Брендон погибал под бумагам.
Эван и Грег не вылезали с совещаний. Правда, Грег умудрился куда-то вырваться на обед, откуда вернулся чуть менее мрачный, чем был до этого.
Одли радовался отсутствию бумажной писанины, хоть для передачи дела храму все же пришлось плотно посидеть за печатной машинкой, оформляя показания.
Марк оккупировал одну из допросных, куда вызывал всех, кто столкнулся с лоа. Первым был Эван, потом Грег, потом Брок, потом сама Вик, Одли, Элизабет – людской поток не прекращался целый день, и вряд ли прекратится ближайшую луну.
Днем было не до тяжелых дум. Впрочем, вечером тоже. Вечер впервые за седьмицу прошел как положено: все приехали домой со службы почти вовремя, ужин был сытный и горячий, потом были разговоры, игры с Полин, подготовка ко сну и…
Вик прижалась к оконному стеклу гостиной. Пока она приводила себя в порядок, Эван успел сбежать. Точнее, не сбежать – Эван и побег не совместимые понятия. Он ушел подышать свежим воздухом. В темноту и холод, хоть зима в Аквилите оказалась дивно короткой – и седьмицы не задержалась в городе.
Брок подошел к Вик, замирая за спиной:
– Что-то мне это напоминает… – Он рассматривал погруженный в полутьму сад. Только фонарики вдоль дорожек еле светили в ночи.
Вик дернула плечом:
– Я ждала чего-то подобного от тебя, а…
– …а оказалось, что надо волноваться за Эвана? – уточнил Брок. – Вики… Он сильный. Он выдержит. Он не сдастся. Он найдет себе новое дело. Он не сломается без эфира.
– Может, мне пойти… – неуверенно сказала она, глядя, как замер у каменной ограды, облокачиваясь на неё, Эван. – Там холодно, а у него теперь нет эфира…
– Он не ребенок, и отморозить себе уши назло себе не входит в его планы, поверь. Просто ему нужно побыть наедине с собой.
– Просто ему надо покричать в небеса? – вспомнила Вик слова Брока. Седьмица. Прошла всего седьмица, а столько всего произошло… Брок стал своим, ненавистные особисты оказались жертвами лоа, а Эван… Эван потерял эфир. Что случилось с самой Вик – неважно, особенно на фоне потери Эвана.
– Да, ему надо проораться в небеса. Рядом с тобой ему надо быть сильным и уверенным…
– Я такая беззащитная?
– Ты такая сильная, что не хочется быть неидеальным рядом с тобой, Вик, – вздохнул Брок. – дай ему время. Пусть поорет в небеса.
Эван орать в небеса не собирался. И ломаться он не собирался. Ему это было просто нельзя.
Рассыпался бриллиантовой крошкой иссине-черный полог небосвода. Стареющая Луна еле освещала волнующийся океан – сезон штормов заканчивался. Пахло смолой и гниющими водорослями, которые щедро раскидали по берегу еще высокие волны.
На каменной стене рядом сидела черная тень в виде человека и качала ногой.
Эван её игнорировал. Ему было неинтересно то, что тень может ему предложить.
Тень игралась собственными пальцами, то сводя их вместе, то разводя руки в стороны, и тогда тонкие, теневые, липкие нити трепетали на ветру, как паутинка. Тень сосредоточенно начала играть в «Колыбель для кошки», плетя из теневых нитей узоры. Они слипались, путались, превративший в конце концов в единый ком с пальцами. Тень рассмеялась, тряхнула спутанными руками, снова разделяя их.
– Забавно, да?
– Я тебя не слышу. – напомнил Эван.
– Забавно, да! – уже утверждала тень, подаваясь к Эвану и заслоняя собой луну.
– И не вижу, – снова напомнил Эван.
– Отец Маркус меня не заметил.
– Я тебя не вижу и не слышу.
– Ты не одержим. Инквизиторы не прогонят меня – даже не надейся.
– Я тебя… Впрочем, неважно, – сухо сказал Эван.
Тень фыркнула:
– Я спасла тебя – ты мой.
Ответом была тишина.
– Ты мой. Даже не надейся ускользнуть. Уничтожить ты меня не можешь. Инквизиторы меня не видят. Тебе придется пойти со мной на сделку.
Эван развернулся и пошел прочь из сада.
Тень прокричала ему вслед:
– Даже не надейся! Ты мой.