Гилл, стоящий у паромобиля, припаркованном у здания суда, кашлянул, напоминая о себе.
Пришлось собираться с силами и открывать глаза:
– Слушаю? – здоровались они еще в суде.
– Блек, кажется, нам надо поговорить. Я серьезно, Грегори. Нам надо поговорить – то, что случилось со всеми нами, нельзя оставить глубоко в душе́. Оно там будет сидеть огненной занозой, не давая дышать.
Как они, оказывается, по-разному воспринимали то, что произошло…
Блек принялся неспешно спускаться по ступенькам:
– Надо. Только не с тобой – с отцом Маркусом или отцом Корнелием.
– Отец Корнелий тут ни при чем, а Маркус… – Лицо Гилла на миг сильно изменилось, словно за пустой, безэмоциональной оболочкой все же было что-то живое, что-то, что еще чувствовало и умело волноваться за других. Это было неожиданное открытие. Блек даже подумал, что смысл в разговоре все же есть. Гилл тем временем овладел своими эмоциями, снова становясь отрешенной сволочью. Он холодно сказал: – Он пока не в состоянии. Придется довольствоваться мной.
Блек честно спросил – при мужчинах он не стеснялся в выражениях:
– Что за… Хрень тут происходит?
Гилл пожал плечами:
– Сам бы хотел знать точнее, но увы. Главное ты слышал на заседании суда.
– Да это фарс, а не суд! – Блек знал, что вспыльчив, и сейчас был не в состоянии сдерживаться, да и не хотел на самом деле – слишком суд походил на насмешку. Только он помнил, чем это закончилось в прошлый раз.
– Не закипай – держи себя в руках.
– Я… Мне надо пройтись. – все же признался Блек – ему хватило Мюрая в подвале. И снова в сердце заворочался кусок льда – как он мог так опуститься… Как можно было так низко пасть! Не даром его так ненавидела нера Ренар тогда на Оленьем острове – заслужил. Единственная, кто не побоялась высказать все ему в лицо, жаль, что он тогда не понял. Тогда ему казалось логичным выбивать признания всеми доступными способами…
– Давай пройдемся, – согласился Гилл. – Нынче паромобили опасны для всего нашего знатно поредевшего отдела. Бомбисты пригрозили уничтожить нас за аресты сотрудников культурного центра Вернии.
– Только не говори, что в это веришь.
Гилл развел руки в стороны:
– Я бы не верил, но меня вчера пытались взорвать. Отец Маркус сильно пострадал от взрыва. – И снова Блек с удивлением заметил, что Гилл умеет сопереживать – он, действительно, беспокоился за инквизитора. – Так что все серьезно – перед поездкой всегда проверяй паромобиль и следи за водой. Нас тут активно не любят.
Блек признался, медленно направляясь в сторону ближайшего парка:
– Есть за что ненавидеть… Я допустил…
– …превышение должностных полномочий… – тут же подсказал Гилл, и Блек не выдержал, все же взорвался, заставляя редких прохожих резко менять направление или даже спешно перебегать дорогу:
– Твою же мать!? Это так называется? Это называется – пытки! Я пытал человека, а ты меня не остановил. И Фейн не остановил, а Шекли еще и подзуживал…
Гилл, доказывая, что не является совсем пропащим, тихо признался:
– Я не мог тебя остановить – сам был неадекват.
– Вот объясни мне, неадекват… – Блек сжал пальцы в кулаки, прогоняя прочь желание орать и возмущаться. Он попытался успокоиться, иначе будет опасен для окружающих. – Почему в деле о пытках Мюрая я не обвиняемый, а пострадавший?! Почему я смутно помню вчерашний день? Почему я не помню показания отца Маркуса, а он их вчера чуть ли не полдня в суде давал! Что вообще происходит… Понимаю еще Мюрай – пострадавший, но я… От кого я пострадал? От собственной необузданности?
– От… Если бы я знал, от того мы все пострадали… – честно сказал Гилл. – Тебе же объяснял отец Маркус о черном зелье, вызывающем помрачение сознания. Не веришь мне – спроси комиссара Ренара. Он подтвердит, что в Аквилите действует чернокнижник. Мы оказались под воздействием его зелья. Кто добавлял зелье нам и зачем – еще ведется следствие, но ты же понимаешь, что честное имя Мюрая надо восстанавливать быстрее, чем…
– Чушь! – оборвал его Блек. – Никто так не ведет дела…
– Непотизм во всей красе. Договор с лер-мэром. Сорель получает своего любимого офицера назад, мы тихонько расследуем все дальше. И это я не упоминаю о том, что восстановлена честь офицеров…
– Офицеров? – скривился Блек. – Во множественном лице даже…
Гилл терпеливо напомнил, проявляя просто чудеса хладнокровия, совсем как в подвале Особого управления:
– Твоя. Моя. Ривза, пусть и посмертно. Фейна…
– Думаешь, такое можно забыть?
– Я надеюсь, что такое можно принять и забыть – от тебя ничего не зависело. Это черное зелье. Отец Маркус это доказал. Иначе и ты, и я, и Фейн сейчас бы были разжалованы за… Превышение полномочий.
– За пытки, – упрямо поправил Блек, быстро набирая ход – само получалось. Редкие прохожие шарахались прочь от двух офицеров – алая форма особистов пугала не хуже белых сутан инквизиции.
Гилл мягко сказал:
– Дались они тебе… Грегори, просто прими как факт – в данном случае от тебя ничего не зависело. Как ничего не зависело от Ривза, которого зелье превратило в алкоголика и садиста, как ничего не зависело от меня, которого зелье превратило в бесчувственную тварь.
Блек не сдержал сарказма – он любил точно формулировок, чтобы у суда не было разночтений при вынесении приговоров:
– Какое многозадачное зелье – и тягу к алкоголю подпитывает, и тягу к воровству, как у Фейна, подстегивает, и чувства притупляет…
Гилл предложил очевидный вариант:
– Может, оно просто выискивает слабое место у человека, и бьет прицельно по нему?
– Тогда у зелья должен быть разум.
Гилл скривился – разговор зашел явно не туда. Еще чуть-чуть, и Блек сам догадается, что дело не в зелье…
– Грегори, просто поверь в компетенцию отца Маркуса. Он свидетельствовал, что от нас ничего не зависело, что мы тут ни при чем…
Блек просто кивнул – доказывать что-либо явно утешавшемуся фактом собственной непричастности к случившемуся Гиллу было глупо. Его совесть такое может перенести – его нет.
За спиной хлопнула дверь суда – по ступенькам дробно застучали чьи-то быстрые шаги. Гилл обернулся назад и пробурчал:
– Только этого не хватало…
Блек уже знал – кто их догоняет. Он мрачно сказал, останавливаясь и разворачиваясь к Мюраю – бегать от него последнее дело:
– Гилл, прошу, оставьте меня – нам надо с Мюраем поговорить наедине.
Тот прищурился:
– Ни за что.
Мюрай быстрым шагом подошел к ним:
– Доброе утро, леры. – Он выглядел все так же худым ушлым доходягой, но слишком радостным доходягой. Хотя его понять можно – с него сняли обвинения в шпионаже, объявив все неудачной попыткой внедрения в банду контрабандистов потензоцема. Только Блек на что угодно был готов спорить – это откровенная ложь, без хотя бы покрывательства Мюрая дело не обошлось. Та же Ренар всего за пару дней вышла на банду, а ведь потенцозем добывали почти три года! Три года, которые никто ничего не замечал. Без высокого покровительства дело не обошлось.
– Недоброе утро, – честно отозвался Блек, а Гилл грустно улыбнулся:
– Мюрай, ваш разговор может чуть-чуть подождать, пока все волнения улягутся?
– Это не может ждать.
Блек хмуро признал очевидное:
– У вас есть право и на вызов, и на выбор оружия…
Мюрай ответил то, что сильно удивило и подняло его в глазах Блека:
– Не думаю, что это так необходимо, Блек. Я лишь хотел сказать, что не таю на вас зла. Не буду скрывать – еще пару дней назад я представлял, как уничтожу вас на дуэли, но сейчас, когда открылась правда, я не держу на вас зла. Вы не виноваты в том, что случилось. Я надеюсь, что смогу наказать истинного виновника случившегося.
Гилл прикрыл глаза, а Блек понятливо кивнул:
– Все же у зелья были мозги. Или это было не зелье. Только что тогда это было?!
Мюрай спокойно заметил: