— Эй, кто там? Чего вы тут шатаетесь, полуношники?!
Вус толкнул Шкиля в бок локтем.
— Ну, Шкиль, скажи им, что надо.
Шкиль вынул изо рта трубку, выколотил ее о каблук и спрятал в карман. Затем почесал в затылке: Все это сделал он не спеша.
— А вот же и дурак ты, сторож— начал он, дурак и есть, потому что когда бы ты был умный человек, то не стал бы лаяться на своих. Здравствуй, Зигмусь!
И он приподнял шапку и помахал ею в воздухе, что, разумеется, было совершенно излишне, так как впотьмах Зигмусь его совсем не видел. Но Шкиль придумал это приветствие дорогой, когда был день, и теперь уж не мог отступить от заранее составленной программы.
— Здравствуй, здравствуй… Хе-хе!..
Над стеной между зубцами поднялась темная фигура.
Шкиль хлестнул коня и выдвинулся немного вперед.
— Та, — сказала фигура, — да это никак Шкиль. Здравствуй и ты казак.
— Что пан дома?
— Дома.
— Ну отворяй ворота, мы с добычей.
— Погоди, я схожу до пана.
Темная фигура скрылась со стены, потом через несколько минут снова появилась на прежнем месте.
— Сейчас.
— Ничего, мы подождем.
Где-то во дворе хлопнула дверь; взвизгнула собака, послышалось ругательство. По стенам замка замелькали световые пятна — от фонаря или факела.
— Держитесь крепко, хлопцы— шепнул Кастырка.
— Держитесь, — повторил за ним Шкиль, не сводя глаз с ворот и осторожно вынимая пистолеты.
Ворота вздрогнули и, скрипя, медленно отворились.
Несколько человек, почти безоружных, стояли за ними. Один светил факелом.
Зигмусь крикнул со стены:
— Въезжайте, только не все. Пусть въедут шесть или столько, чтобы внести, что привезли.
Хитер, собака, — пробормотал Вус. — Ну-те, хлопцы, ступайте кто-нибудь, а мы за вами.
Семеро казаков отделились и въехали на мост. По деревянной настилке моста застучали копыта.
— Пошел! — крикнул Кастырка сзади.
При месяце сверкнули клинки сабель. Раздались крики, брань. Зигмусь выпалил со стены из мушкета; выстрел далеко эхом прокатился по степи.
Казаки ворвались во двор.
Мост и площадка перед ним сразу опустели. У ворот только валялся смоляной факел, и его трепетное пламя обливало край стены красноватым светом. В открытые настежь ворота смутно виднелись группы лошадей, спины и шапки всадников. Изредка, словно полоса света выскакивала снизу, блестя поднимались сабли.
— Огня!
Казаки засуетились. Один повернул коня и нагнулся за факелом. Факел осветил усатое лицо с сурово сдвинутыми бровями, потом постепенно — всю толпу, волновавшуюся на дворе. Несколько человек уже лежали под копытами лошадей. Одна лошадь была без всадника; она вся дрожала, широко открыв глаза, и, словно загипнотизированная, старалась протискаться вперед вместе с другими лошадьми.
Через минуту все надворные постройки были в огне.
Застигнутая врасплох челядь гибла под пулями и саблями, не успев даже хорошенько рассмотреть своих врагов.
Только два «офицера» отчаянно защищались, став спиной друг к другу… Но и их час пробил. Они упали почти одновременно.
А пламя пожара разливалось все шире и шире по всему двору. Ветер раздувал пламя, и весь двор гудел, как гигантский горн.
Казаки двинулись к главному крыльцу, ведущему в панские покои.
Вус, Кастырка, Шкиль и еще трое казаков бросились по ступенькам, подняв сабли.
— Бог нам заступник! — кричал Вус.
Шкиль и Кастырка наступали молча.
— Стойте все! — крикнул вдруг Шкиль. —Панич, наш бедный панич!
На верхней ступеньке крыльца, бледный, едва держась на ногах, появился Влодек. На щеках его была кровь; кровь текла из правой руки и выступала на плече сквозь полотно рубашки.
Ничего не понимая, не сознавая ничего, он шел навстречу казакам, навстречу их саблям и мушкетам, и лепетал слабеющим языком все одну и ту же фразу:
«Любите врагов ваших, прощайте ненавидящих вас».
Казаки понурили головы и стояли молча. И когда среди треска догоравших служб и стонов раненых во дворе раздался конский топот, и мимо них на чёрном коне пронесся всадник в черных латах и шлеме с опущенным забралом, никто из них не повернул коня, чтобы остановить беглеца.
Шкиль поднял Влодека на руки и понес его с крыльца.
Лицо у Шкиля было мрачно, и он хмурил брови и кусал усы, и не смотрел ни на кого из казаков.
А Влодек обнял Шкиля за шею и, свесив голову через его плечо, тихо стонал и плакал от Боли.
И, может-быть, Влодек умер бы от раны, потому что казаки обыкновенно лечили свои раны землёй, либо „колоникой“(сгустившийся деготь на колесах) и наверно стали бы и его так лечить… Но Шкиль разыскал Георга и передал ему Влодека.