Нежно любимое мною дитя нуждалось в материнской заботе, доброй женской руке и добром сердце. Поэтому я 25 октября 1801 года, избрав в качестве второй жены Оттилию Марию, урожденную Киндт, имевшую троих сыновей от первого брака, урожденных Хельмерих, полностью воплотил свое намерение взрастить, будто прекрасное растение, мою дочь Кристиану Августу Генриетту в чуткой заботе лучшей из матерей, даруемая любовь которой да воздастся ей сторицей.
Впервые пройдясь по ее крепко сбитому телу, Тиниус возопил, но не от страсти, а от тоски. Все еще под влиянием воспоминаний о былом, он уже во время второй прогулки решил процитировать парочку виршей. А она по простоте душевной расхохоталась здоровым крестьянским смехом, чем совершенно сбила с толку Тиниуса. С тех пор идиллические прогулки в этом дебелом раю, годившемся разве что для всяких там лесничих, предпринимались лишь в редкую стежку. Чтобы подчеркнуть разделявшее их расстояние, он, отчасти оскорбленный, отчасти из высокомерия, перебрался на верхний этаж. Она же со своими пышущими здоровьем и посему шумными мальчуганами и вечно кашлявшей и недомогавшей Кристианой Августой Генриеттой оставалась на нижнем. И Тиниус по почти отвесной лестнице каждое утро отправлялся наверх, оставляя внизу докуку земного притяжения. Весь второй этаж пасторского обиталища был отведен под его утопические исследовательские проекты.
Состояние Оттилии Марии было хоть и не совсем под стать ее пышущему силой и здоровьем лицу, но все же значительным. Тиниус, решив не повторять ошибки первого брака, тут же разделался со всеми долгоиграющими долгами. А с тем, что осталось, поступил воистину великодушно. Раз в месяц он отправлялся в поездку. Объезжать своих (в известном смысле действительно своих) книготорговцев. Закупать самые последние каталоги. Тиниус регулярно посещал все книжные аукционы. По возвращении домой его сыновьям (к великому счастью, сильным и здоровым) дозволялось занести тяжеленные кофры наверх. Но просим там не задерживаться, так что пожалуйте вниз, к себе. А на следующее утро в доме раздавался стук молотка. Тиниус опять столярничает, подшучивали соседи, странные нравы этого дома уже давно стали предметом пересудов и подтруниваний. Оттилия (Тиниус наотрез отказывался величать ее по-домашнему Отти) пыталась протестовать. Однако договориться с ним было невозможно. Вернее, требовался еще один человек, чтобы вразумить его. Ваше дело, лесничие, вырастить лес, его мы пустим на бумагу и полки, чтобы запечатлевать и хранить наши стихосложения и умствования. Одна из дерзновенных тиниусовских теорий. В глубине души смирившаяся с мыслью о том, что в конце концов и самые толстые деревья повалят и пустят на дрова, однако так полностью и не отдавая себе отчета в этом, Оттилия нередко не в духе вновь возвращалась к своему расколотому надвое хозяйству. Полностью сознавая статус-кво. И когда Тиниус в одну из ночей вознамерился улечься на нее, чтобы опорожнить неиссякшее, супруга с презрением сунула ему книгу, угрожающе добавив, что, мол, если ему так приспичило, то пусть имеет дело с книжкой. Что Тиниус впоследствии и делал.
Он дает отставку приятельнице и забирается в постель с любимой книгой
«Все так и было? — спросил он по-английски. — И ничего в этой истории не выдумано?» — «Да, — ответила Юдит, — именно так все и было».
14 мая Фальк Райнхольд распрощался со своей подружкой. Уже давно их любовь покрывал ковер плесени. И при этом оба — книготорговка, на пять лет старше Фалька, и он сам, рано сформировавшийся книжный червь, — казалось, довольно успешно скрывали друг от друга свои чувства. Но еще до того, как ему уехать из своего родного городка (помните Германа Лёнса? Тогда вам должна быть понятна распутная чувственность жителей этого края пустошей), дата распада уже подступила вплотную. На вокзале в день его отъезда прошлое вздымалось подобно фольге на пластиковой упаковке протухшего йогурта. А она была недурна собой. Что называется, красавица. И неглупа. Что называется, умница. И эротична. Что называется, сексапильная. Именно в этом и заключалась главная проблема. Она постоянно нацепляла на себя моднейшие тряпки. Пичкала себя самыми последними текстовками, подбирая их где только можно. Захлопывая книжку или журнал, она походила на героиню Ингеборг Бахман. Или поступала злобно, как Йелинек. Напяливая на себя другой текст, она просто-напросто писала его поверх старого, и тот бледно просвечивал.