Штурман молчал. Он беспомощно смотрел вокруг и видел, как третий офицер обменялся со вторым беглым взглядом, матросы смотрели хитро и весело, и, думаю, в этот момент он ясно понял, что провалился.
Он повернулся и сошел вниз, а капитан прочел нам маленькое поучение о том, чтобы не ввязываться в драку зря, и отпустил обоих матросов, велев им итти вниз и отдохнуть. Он был так ласков с ними во весь переход и проявлял такой интересь к перемене их цвета — с черного на коричневый, со светло-коричневого на лимонный с пятнами, — что штурман ничего не посмел сделать с ними, а прибавил к нашей собственной порции то, что должен был всыпать им.
Татуировался
— Татуировка требует таланта, — сказал уверенно ночной вахтенный. — Для этого нужен талант, как вы сами можете понять. Человек должен знать, что татуировать и как татуировать; здесь нельзя ни стереть, ни исправить. Это талант, и ему нельзя научиться. Я знал человека, который упражнялся в татуировке каждое плавание над каютным юнгой, чтобы научиться этому искусству. Это был медлительный, упорный человек, а что приходилось выслушивать от этих мальчишек, пока он работал, так это прямо невероятно! И все-таки ему пришлось бросить свои попытки лет через пятнадцать, и вместо этого приняться за вязанье крючком.
Есть люди, которые вовсе не желают татуироваться, гордясь своей кожей или по другой причине; и много лет Дик, по прозвищу Имбирь, о котором я вам как-то рассказывал, принадлежал к их числу. Как у большинства рыжих людей, у него была очень белая кожа, которой он весьма гордился; но под конец, из-за несчастной идеи разбогатеть, он сам позволил разукрасить себя.
Дело вышло так. Он, старый Сам Смолл и Питер Рессет были уволены с судна и веселились на берегу. То было счастливое для них время. Как люди некоторым образом предусмотрительные, они наняли комнату на Восточно-Индийской улице и уплатили за месяц вперед. Это выходило дешевле, чем в меблированных комнатах, а кроме того, имело более приятный и респектабельный вид, к чему старый Сам всегда был очень неравно душен.
Они жили на берегу уже около грех недель, когда раз старый Сам и Питер вышли одни, потому что Дик сказал, что не хочет итти с ними. Он наговорил им еще много чего другого: что он хочет испытать, каково лежать в постели, не слыша ни старого толстяка, надрывающего стонами душу, ни другого сожителя, который всю ночь стучит двухпенсовой монеткой о камин и желает знать, почему слуга не идет на его зов.
Дик, после их ухода, спокойно заснул; проснувшись, он отхлебнул воды из кружки — он выпил бы и больше, но кто-то уронил в нее мыло — и задремал опять. Было далеко за полдень, когда он очнулся и увидел, что Сам и Питер стоят возле кровати и глядят на него.
— Где вы были? — спросил Дик, зевая и потягиваясь.
— Дела, — сказал Сам, садясь с важным видом. — Пока вы лежали целый день на спине, я и Питер Рессет обделали маленькое, но тонкое дельце…
— О! — сказал Дик. — А что такое?
Сам кашлянул, а Питер принялся свистать; Дик тот лежал смирно и улыбался в потолок, пока не пришел опять в благодушное настроение.
— Ну, в чем дело? — спросил он наконец.
Сам поглядел на Питера, но Питер затряс головой.
— Нам посчастливилось напасть на маленькое дельце, мне и Питеру, — сказал Сам, наконец, — и я думаю, что при удаче и осторожности мы на верной дороге к богатству. Питер — тот не склонен смотреть на вещи сквозь розовые очки, но и он того же мнения.
— Да, сказал Питер, — но дело не пойдет на лад, если вы будете болтать о нем всякому встречному.
— Мы должны иметь в деле еще одного человека, Питер, — сказал Сам: — и, что самое главное, у него должны быть волосы имбирного цвета. Раз это так, то справедливость требует, чтобы наш старый, дорогой товарищ Дик был приглашен первым.
Не часто Сам проявлял такую трогательную сердечность, и Дик никак не мог понять, в чем дело. С тех пор, как он знал старика, тот всегда был преисполнен планов, как делать деньги, не зарабатывая их. Нелепые то были планы, но чем они были нелепее, тем больше они нравились старому Саму.
— В чем же дело? — спросил снова Дик.
Старый Сам подошел к двери и прикрыл её; потом уселся к нему на кровать и заговорил так тихо, что Дик с трудом мог слышать его.
— Маленький трактир, — сказал он, о качествах его не будем распространиться, и рыжая старуха — хозяйка, вдова. Славная стapyxa, такую каждый был бы рад взять себе в матери.
— В матери? — спросил Дик с изумлением.
— И прелестная девица в баре с голубыми глазами и желтыми волосами, которая должна приходиться кузиной рыжему парню, — сказал Питер Рессет.