Он рассмеялся.
Я уминала буррито практический каждый вечер после нашего возвращения. Иногда я даже посылала кого-то из людей Блэка в свою любимую такерию в Мишн-дистрикте, если не могла отвлечься от дел в офисе.
Чаще всего я ходила сама.
В последнюю неделю или около того я много ходила.
Иногда я ходила часами, не имея в голове чёткого пункта назначения.
— Чушь, — сказал он, всё ещё улыбаясь, однако эта улыбка сделалась слегка хищной. — Если уж на то пошло, ты всё ещё слишком худая. И ты идёшь со мной. Так что поднимай свою задницу. Или я буду добавлять по миле за каждую минуту, которую ты пролежишь ленивым увальнем.
Я издала очередной вялый стон.
Я знала, что он прав насчёт худобы, но это не значит, что я в состоянии угнаться за ним на его безумной пробежке в пятнадцать миль на самоубийственной скорости.
— Это будет не пятнадцать миль, — заверил он меня.
Я фыркнула, признавая поражение и откидывая одеяло.
— Ну конечно. Значит, будет четырнадцать с половиной миль.
Он рассмеялся, тихо щёлкнув языком, и уселся на скамеечку воле комода. Я привела себя в вертикальное положение, пока он завязывал шнурки кроссовок для бега, стоивших, наверное, восемьсот баксов.
— Там ночь, — проворчала я, глядя в окно на горизонт центра Сан-Франциско. — Ещё даже не рассвет. Настоящая ночь.
— И что? — спросил он. — Я бы предпочёл побегать сейчас. Там тихо.
— И темно.
— И тихо, — повторил он с лёгким предостережением в голосе. — Давай, док. Я оставил тебя в покое на несколько дней. Ты слишком много спишь. Ты всего избегаешь. Ты начинаешь избегать меня. Тебе это нужно. Даже больше, чем мне.
Нахмурившись, я не ответила.
Но я хотела поспорить с ним.
Правда, хотела — настолько сильно, что прикусила язык, подумав о вещах, которые могла бы сказать. Но ещё сильнее я не хотела слушать, как он что-то говорит обо мне, о том, как много я сплю или почему, и что он об этом думал, или о чем я не говорила с тех пор, как мы вернулись после визита к Юми Танака.
Чтобы избежать всего этого, я поднялась на ноги.
Встав возле матраса, я поморщилась, быстренько потянувшись и постаравшись сфокусировать взгляд, тогда как моё тело орало мне возвращаться в постель.
Вместо этого я заставила себя подойти к комоду, встав возле Блэка, когда он начал завязывать шнурки на втором кроссовке. Я начала рыться в ящике со своей спортивной одеждой, всё ещё моргая и пытаясь сфокусировать взгляд на одежде.
Примерно через двадцать минут мы оба шагали к выходу из здания на Калифорния-стрит.
Блэк был совершенно бодрым.
Блэк был... раздражающе бодрым.
В отличие от его первоклассного снаряжения для бега, я натянула рваные шорты и толстовку поверх поношенной футболки. Кроссовки были приличными, но не шли ни в какое сравнение с его обувью. Я всё ещё кое-как фокусировала взгляд. Перед выходом из пентхауса я ничего не успела сделать, кроме как пописать, сбрызнуть лицо водой, убрать волосы в хвостик и нанести немного дезодоранта.
Обычно я бегала с музыкой, но сейчас для этого не было настроения. Если быть честной, то мне не хотелось эмоциональности, которая сопровождала музыку, будь то плохие или хорошие эмоции.
Блэк мотнул головой в северную сторону, в направлении залива.
— Давай, — просто сказал он.
Обречённо смирившись, я перешла на лёгкий бег одновременно с ним.
Обычно мне нравилось бегать.
Это моё время для размышлений, наедине с собой... тихое время, как он и сказал.
Мне даже нравилось бегать с Блэком.
Его ноги длиннее, и он сам чертовски быстрый, но и я довольно быстрая просто потому, что бегала уже много лет. Обычно он не церемонился с правдой, так что я поверила ему, когда он заявил, что я задаю для него хороший темп — даже лучше тех, с кем он бегал регулярно, включая Ковбоя и Декса.
Однако сегодня я сильно сомневалась, что сумею поспеть за ним.
Я не выходила на пробежку с тех пор, как мы побывали в Париже, и то тогда это было для того, чтобы сжечь некоторую тревожность и печаль, которую Блэк пытался выбить из меня прямо сейчас.
Но я знала Блэка.
В этот раз он не позволит мне соскочить с крючка.
Кроме того, он прав. Пробежка — это лучше, чем четвёртый день подряд валяться в постели до десяти утра. Это лучше, чем таращиться в потолок нашей спальни, пытаясь придумать способы провести день так, чтобы избегать Энджел, Джема и всех, кто мог захотеть поговорить о Нике или просто напоминал мне о нём.
Блэк повернул налево, когда мы добрались до Эмбаркадеро, уводя меня в сторону Пирса 39 и Рыбацкой пристани, затем западнее, к Форту Мейсон.
Странно находиться в таких популярных среди туристов местах в три-четыре утра, когда всё закрыто.
К тому времени я довольно сильно вспотела, но в то же время чувствовала себя лучше.
Первые несколько миль вверх по Эмбаркадеро каждый мускул в моём теле кричал так сильно, что я забеспокоилась — ведь перед этим я даже не потрудилась сделать растяжку, не говоря уж о разминке. К тому времени, когда мы добрались до Жирарделли-сквер, а затем и до Форта Мейсон, я как-то нашла свой ритм в этом хаосе затёкших рук и конечностей, а также в тумане, опустившемся на мой мозг с тех пор, как мы сдались в поисках Ника и вернулись из Европы.
«Мы не сдались, док», — пробормотал голос.
Подумав об этом, я пожала плечами, и мой мысленный голос прозвучал прямо.
«Я сдалась, — послала я. — Я сдалась, Блэк. Я решила, что он мёртв».
Поначалу Блэк ничего не ответил.
Поддев меня своим разумом, он удлинил шаги, заворачивая направо сразу после того, как мы добежали до улиц Лагуна и Бич.
Он ускорил темп, направляя нас в сторону гавани.
«Ты всё ещё так думаешь? — послал он, как только бухта Сан-Франциско вновь оказалась справа от нас. — Ты всё ещё считаешь, что он мёртв, Мири?»
Я прикусила губу.
При этой мысли нахлынули эмоции, какофония причин, по которым Ник мог и не мог быть мёртв. Я слышала, как все мои мысленные голоса сражаются за эфирное время, за пространство, за мои эмоции, но я не верила ни одному из них. Я верила именно тихой части себя, жившей где-то в центре моей груди.
«Да, — послала я после некоторой паузы. — Да, я так думаю. Я думаю, он мёртв».
Блэк не ответил.
Ещё несколько секунд мы бежали в тишине. Лишь ровное биение сердца в груди и тяжёлое дыхание эхом отдавались в моих ушах.
Какая-то часть меня жалела, что я всё-таки не взяла музыку. Но даже теперь я знала, что мне нужна эта тишина.
«Я знаю, это нелогично, — добавила я, когда Блэк так ничего и не сказал. — После слов его матери я должна испытывать надежду. Я должна стать счастливее. Мы должны вернуться в Европу, искать его. Но не думаю, что мы найдём его там, Блэк. Не знаю, убил ли его кто-то нарочно, или мой дядя или Брик убили его случайно. Не знаю, узнаем ли мы когда-нибудь, что именно с ним случилось, но я думаю, что наш единственный шанс найти его — это найти Брика. А Брик не вылезет из укрытия, пока он не будет чертовски готов».