Поплескавшись с полчаса, я зашла в дом, уселась за стол и для начала махнула рюмочку моего любимого коньяка «Ай-Петри», непременно тёплого и ароматного. С приездом, так сказать. И, прислушиваясь, как живительная влага расходится по организму, стала обдумывать, чем бы мне заняться до вечера. Не придумав ничего оригинального, я решила было просто завалиться с детективом на диван, как в дверном проёме появилось человеческое существо. Это, конечно же, был Иван. Один из местных аборигенов и моих закадычных друзей по весёлому времяпрепровождению в данной, крайне пересечённой сельской местности.
Иван недавно отметил сороковник. Был он невысокого роста и при всей своей невзрачной внешности обладал той замечательной, почти детской непосредственностью, порой граничащей с хитростью, которой природа так щедро наделила тружеников полей и огородов. Одетый, по обыкновению своему, в тельняшку, прожжённую в нескольких местах, и мятые брюки от солдатской «парадки», Иван прекрасно вписывался в окружающий ландшафт. Причём «тельник» не чинили, видимо, ещё со времён восстания на крейсере «Очаков». Завершали прикид болотные сапоги, спущенные в гармошку у голенищ, и подвёрнутые где-то в районе паха, и делающие их обладателя чем-то удивительно похожим на испанского конкистадора.
– Привет, Натаха, – сверкнув золотой фиксой, улыбнулся он мне.
– Привет, коль не шутишь, – ответила я и, кивнув головой, обречённо протянула ему ключи от багажника.
– Да не надо, что ты, – замахал руками Иван.
– Возьми там водку и пакет с едой, – твёрдым голосом сказала я, виновато показывая на шоколадку, сиротливо темнеющую на столе.
Через пять минут, когда литровая бутылка водки и нехитрая закуска, наструганная в целях экономии времени прямо на газете, оказались на столе, я сделала приглашающий жест рукой.
Местных жителей, не избалованных всякими разносолами, дважды приглашать не нужно, и уже через минуту, опрокинув в себя четверть бутылки и аппетитно хрустя луковицей, Иван рассказывал мне все последние новости деревенской жизни.
Первое, на что посетовал Иван, – так это на смену руководства местнoго спиртзаводa, что больно ударило по доходам рядовых колхозников. Естественно, вследствие ужесточения контроля над готовой продукцией, то есть, по-русски говоря, собственно спиртом. По словам моего друга, новый директор был такой жмот, что у него не то что спирта – снега зимой не выпросишь. Далее из его рассказа следовало, что «халява» закончилась не только со спиртом, но и с бензином. Этого как раз следовало ожидать, так как бензоколонка находилась на территории всё того же завода.
«Ну что ж, – философски подумала я, – придётся теперь заправлять и себя, и автомобиль за свои кровные».
Новость о том, что два дня назад неизвестные злоумышленники похитили единственный исправный в совхозе комбайн «Дон», не нашла отклика в моей ожесточённой милицейской работой душе. А вот массовый падёж скота и птицы в хозяйствах района заставил меня даже смахнуть скупую слезу. Животных и птиц я всё-таки любила.
Ужасы деревенской жизни достигли апогея, когда Ванька поведал мне душераздирающую историю о том, как жена Дуська застукала его с Валькой, ну с учётчицей из новеньких, на лесном сеновале в самый интимный и оттого неподходящий момент.
Распрощались мы с Ванькой далеко за полночь. Попев перед этим песни и вспоминая похождения прошлых лет. Уснула я с тяжёлой головой, и всю ночь мне снилась разъярённая Дуська, которая со сверкающими от праведного гнева глазами и развевающимися на ветру волосами гналась через лес на похищенном комбайне «Дон» за мелькающими среди лопухов голыми Ванькиными ягодицами.
Пробуждение было крайне болезненным. Сначала мне показалось, что вместо головы у меня огромный колокол, язык которого привязан к комбайну. На месте комбайнёра сидела всё та же разъярённая Дуська и изо всех сил дёргала за рычаги. Это производило такую жуткую какофонию и доставляло мне настолько нестерпимую головную боль, что я проснулась. Разлепив глаза, я увидела Ивана, который как ни в чём не бывало сидел за столом и размешивал сахар в чашечке чая. Дребезжание чайной ложечки о края чашки и создавало полную иллюзию колокольного звона. Заткнув уши и покачиваясь, я выскочила во двор, где меня, прошу прощения за столь интимную подробность, долго и мучительно, но плодотворно рвало.