Неожиданно налетела стая шумливых чаек. Махая ослепительно белыми крыльями, они беспорядочно вились над баржей, оглашая воздух противными плаксивыми голосами. Ребятишки подняли головы, с завистью наблюдая за свободным полетом птиц. Чайки, покружив над баржей, потеряли к ней интерес и отлетели к противоположному берегу.
Васятка Жамов долго следил за полетом птиц, потом мечтательно проговорил:
– Были бы у меня крылья… улетел бы далеко, далеко…
– А мамка? – спросила Клавка Щетинина.
– Мамку жалко, – с горечью согласился мальчишка.
Илья Степанович, наблюдавший за ребятишками, тихо буркнул:
– Эх, паря, не только тебе, а нам бы всем… и разлетелись бы кто куда! – он повернулся к Ивану. – Пошли отдыхать, завтра – в ночь!
В каюте очень жарко. На раскаленной железной печке слева от входа попискивал чайник. Около квадратного оконца у противоположной стены сидел за столом комендант в галифе и майке и что-то писал в тетради. Справа во всю длину каюты стояли нары, на которых лежали Марат Вахитов и его напарник Костя Востриков, такой же маленький, но только светлый.
Стуков поднял от тетради глаза, пригладил короткий жесткий ерш на голове, крепкой, перевитой синими жилами, рукой и спросил:
– Как дежурство?
– Нормально, – односложно ответил Широких.
– Скотина голодная ревет, – проговорил Иван и посмотрел на коменданта. – Передохнет скотина!
– Не глухой, слышу! – поморщился комендант. Он закрыл тетрадь и убрал ее в полевую сумку. – Я предупредил дежурных, если заметят на берегу прошлогодний стог, чтоб сигнал на пароход дали.
– Скандалу бы не было, – предостерег коменданта Илья Степанович. – Не по закону это.
– Какой закон? – ухмыльнулся Вахитов. – Щас один закон – было ваше, стало наше, а кто не понимат… – татарин выразительно задвигал рукой в воздухе, словно передергивая затвор у винтовки.
– Тебе бы только винтовкой баловать! – зло проговорил Илья Степанович.
– Ты добренький – да? Вахитов – плохой. Широких – хороший, да? – взорвался Марат, его голос сорвался на режущую ухо фистулу.
Пожилой милиционер пристально посмотрел на Вахитова и с сожалением проговорил:
– Не пойму я тебя, Марат, откуда в тебе столько злости к людям. Что они сделали тебе плохого?
– А че они мне хорошего сделали? Че?
– Ну, тогда изгаляйся, раз ничего хорошего не сделали, – устало проговорил Илья Степанович и отвернулся от Марата.
Иван, не обращая внимания на перепалку милиционеров, завалился на свое место на нарах, наслаждаясь теплом, приятно охватившим все замерзшее тело. Он подвинул спящего рядом Вострикова, тот даже не пошевелился.
– Здоров спать! – удивился Иван.
– Оно и лучше, – проговорил Стуков. – Голова меньше болеть будет, а то, я смотрю, у некоторых побаливает!
Широких промолчал и стал укладываться рядом с Кужелевым. На быстрых речных водоворотах покачивало баржу, мягко плескалась волна о крутобокие смолевые борта. В каюту приглушенно доносились ритмические удары пароходных колес. Караван засыпал. Не спала только дежурившая смена караульных да старый шкипер Ерофей Кузьмич, который еще стоял на рулевой площадке, слегка придерживая правило руля рукой. Он стоял прислушиваясь к боли в суставах, которые к вечеру сильно разболелись, особенно правое плечо.
– Как собаки грызут, – поморщился старик. Затем, закрепив правило, стал спускаться на палубу. – Поглядывайте тут ночью. Если че – будите, – предупредил шкипер караульных.
– Иди спи, – буркнул в ответ Николай. – Разбудим.
Старик постоял еще немного на палубе, посматривая на кровавый закат, прислушался к затихающему шуму многочисленных голосов в трюме и тяжело вздохнул:
– Погода установиться не может, язви ее, все суставы повывернуло, – непонятно было, кого и за что ругал старик.
Иван проснулся от выстрелов, гулко ударивших раз за разом. Было уже утро… Рядом с ним спали сменившиеся с дежурства Михаил Грязнов и Николай Некрасов. Длинный Грязнов, свернувшись плотным калачиком, спал, укрывшись с головой. Некрасов спал на спине, широко раскинув руки. Воздух с хлипом вырывался из его груди, оттопыривая ему губы, отчего они мелко-мелко подрагивали. За столом пили чай Илья Степанович и Стуков. Комендант, подняв голову, смотрел в квадратный иллюминатор каюты.
– Кажись, сено на берегу заметили? – высказал предположение Илья Степанович.