– Ос-по-ди, где же Твоя справедливость? Почему не прибираш нас, старух? Почему забираш к Себе малых да несмышленых?
Им бы жить да жить! Ос-по-ди!
Акулина Щетинина сквозь слезы смотрела на закаменевшую в горе подругу и с ужасом переводила взгляд на больную дочь: Клава уже не поднималась. Здесь же, на мешке с одеждой, сидел мужик со свалявшейся русой бородкой и потухшими, глубоко ввалившимися глазами. Мощные руки, способные одним ударом свалить быка, бессильно подрагивали на коленях. В глазах у него мучительный вопрос: как сейчас этими сильными руками можно кого-нибудь поддержать, куда их подставить, если родные дети растаяли у тебя на глазах? Скупые мужские слезинки одна за другой катились из глаз. Лаврентии смахнул их пальцем и глухо сказал:
– Ладно, Анна, убиваться. Все одно ничем не поможешь. Хоронить надо. Петька – третий день пошел, как лежит. О живых думать надо. Слышь, мать!
Он тронул неподвижно лежащую жену за плечо:
– Пойду к коменданту насчет похорон!
Лаврентий встал с мешка, какое-то время еще потоптался на месте, не решаясь двинуться к выходу, наконец – тронулся.
– Ну ладно, пошел я.
Он осторожно протиснулся через толпившихся рядом людей и пошел к лестнице, которая вела из трюма на палубу баржи. Жалобно скрипнули деревянные ступени под свинцово-тяжелыми шагами. Почерневший за эти дни Лаврентий с глубоко ввалившимися глазами вышел на палубу и зажмурился от яркого солнца. Он прикрыл глаза широкой ладонью и, немного привыкнув к свету, огляделся. На дежурстве стоял односельчанин – Иван Кужелев.
Лаврентий окликнул Кужелева.
– Иван, позови коменданта!
– Че, дядя Лаврентий?
– Похоронить ребят надо.
– Каких ребят? Кто еще помер?
– Васятка.
– Ва-сят-ка?! – растерянно проговорил Иван.
– Васятка, – с горечью подтвердил Лаврентий.
Жалость перехватила парню горло. Он растерянно кашлянул, руки бессильно опустились, приклад винтовки глухо стукнул о деревянную палубу. Иван повернулся и медленно пошел в каюту.
Из двери вышел комендант и подошел к ограждению.
Хиленький заборчик, слепленный на скорую руку из некромленных досок. И крепости в нем нет никакой, а держит людей крепче любого капкана. По одну сторону его – свобода, по другую – неволя. И никуда не сбежишь, никуда не спрячешься! Кругом – вода, кругом – тайга.
– В чем дело? – спросил комендант, его серые глаза холодно смотрели на Лаврентия.
– А то не знаешь, начальник! – усмехнулся невесело Лаврентий. – Похоронить покойников надо!
Стуков не обратил внимания на реплику Лаврентия, посмотрел на воду, на пароход, стоящий невдалеке, по которому уже суетливо бегали матросы.
– Можно и похоронить, погода успокоилась. Только торопитесь, скоро отплываем.
Старуха Марфа обряжала покойника. Когда она стала заворачивать мальчика в холстину, Анна остановила ее.
– Погоди маленько, Марфа! – попросила она старуху бесцветным голосом и обратилась к дочери: – Настя, достань Васино пальтишко, валеночки, шапку.
– Зачем, мама?
– Найди, дочка, найди! Это последняя воля его! – у Анны блеснули на глазах слезинки.
Настя развязала узел и достала теплые детские вещи. Анна подала их старухе:
– Обряди, Марфа, Васю в теплую одежду.
Старуха молча развернула мальчика и стала его одевать.
– Пусти теперь, я прощусь с ним! – Анна склонилась над сыном, заботливо завязала под подбородком завязки на шапке и припала к нему, целуя его в лоб, в щеки. Простившись, она подняла голову.
– Простись, Настя, с Васей!
Девушка склонилась и поцеловала мальчика в лобик.
Мать поискала глазами младшую дочь.
– Таня, простись с братиком!
Девочка отшатнулась в сторону:
– Нет! Нет! Не-е-т! – громким голосом закричала она и забилась в истерике.
– Не трогай, Анна, ее, – проговорила тихо Марфа. – Родимчик может хватить. Тяжело это детской душе.
Анна снова поцеловала сына, припала к нему, замерев на короткое время, потом поднялась и сказала старухе:
– Заворачивай, Марфа.
Старик шкипер выливал воду из широкой плоскодонной лодки, которую придерживал за веревку Илья Степанович.
– Ты гляди, как нахлюпало! – не переставая удивляться, ворчал Ерофей Кузьмич, выливая старым ведерком воду из лодки. Наконец показалось дно. Он взял тряпку и обтер ею борта, высушил дно, выжимая тряпку за борт. Старик придирчиво оглядел сухую лодку и удовлетворенно сказал:
– Слава тебе осподи, кажись, все!
Илья Степанович посмотрел на старика.
– Отступился от нас Бог, дед. Ты посмотри кругом, че делается, и Бога выгнали, и людей с места сорвали…