- Шутка, - признался я. - Мой любимый писатель - Хемингуэй. А из наших - Паустовский. И все классики мне нравятся. "Герой нашего времени" прекрасная вещь. Толстого теперь читаю. "Войну и мир ".
Отец принес чай и торт. Он хоть и холостяк, а быт у него образцово налажен. Чашки красивые очень - бутоны. Мы как-то хорошо и свободно разговорились.
- Тургенева повести прочел. О любви. Любовь, любовь... А что такое любовь?
Я вспомнил свою тетрадь и вопросы, которые задавал отцу.
- А любовь - это когда две половинки рождаются в разных частях земного шара и бродят всю жизнь, чтобы никогда не встретиться.
- А когда-то ты ответил мне, что любовь существует.
- Конечно, существует.
Мы со своими чашками перекочевали в кресла, за журнальный столик.
- Почему ты не женишься? - спросил я.
Он внимательно посмотрел на меня и усмехнулся:
- Человек, который хочет чего-то достичь, не имеет права жениться. Я женился на Науке.
- А зачем достигать, если не для кого?
- Очень вероятно, человек, придумавший колесо, не был женат. Какое это имеет значение? Низкий ему поклон.
- А ты маму когда-нибудь любил?
- Володенька, это так давно было... - Он говорит усталым голосом, будто каждую встречу мы только и обсуждаем этот вопрос, а я все еще не понял. Это так давно было, что уже кажется неправдой.
- Но я-то - правда?
- И ты - правда, и она, и я. И все мы очень разные и очень одинаковые правды.
- Ты говоришь, как мой приятель Капусов. Тот говорит: истины нет. Маяковский - одна истина, Есенин - другая. Если бы появилась одна-единственная истина, закрылись бы пути к дальнейшему движению вперед.
- Забавный паренек, - сказал отец. - Хотел бы на него посмотреть.
- Могу познакомить. Но мы уклонились.
Я нахально лезу на рожон, а он уже, кажется, начал оправдываться.
- Видишь, Володя, всяко может в жизни сложиться. Могут быть страшные ошибки. Мы за них платим долго и мучительно. За некоторые - всю жизнь. Но брак - дело добровольное. Никого из нас не переделаешь. Я пытался внушить твоей матери, что нужно учиться, заставил поступить в полиграфический техникум. Что из этого вышло? Она и года не проучилась.
С большим трудом устроил учиться на гримера. Сказали, будет из нее толк, руки у нее хорошие. Ушла.
Да и не в этом дело. Разные мы очень. Друг из нее не получился. Она даже домохозяйкой быть не способна. Нет таланта создать уютный, спокойный дом и жить ради этого. Как я мог на ней жениться?
Сказать было нечего. Я впал в какое-то угнетенное состояние. Легкость наша исчезла. Он предложил проводить меня, я отказался.
Вышел на шоссе. Сбоку остались силуэты новых домов с ожерельями горящих окон, а над ними бездонное небо со звездами. Все это как огромный ювелирный магазин.
Я трясся в полупустом автобусе и жалел, что не сказал отцу, как отношусь ко всему этому. Пускай бы знал.
Нужно было рассказать ему другую сказку о половинках. Такую.
Любовь - это каждый раз новая задача. Рождаются две половинки, неважно где, в разных частях земного шара или рядом, и ищут друг друга. Это условие.
А решений одинаковых нет. Половинки бродят, ищут и часто ошибаются. Хорошо, если найдут, а то ведь какую-нибудь третью или четвертую часть примут за половинку, а когда очнутся, давай ее мордовать, эту часть. А она не виновата, что ее приняли за половинку, она, может, и есть половинка, только чужая.
Я должен был сказать отцу, что осуждаю его.
Но отец ответил мне на все вопросы. Ведь это он просто так сказал, что хотел заполучить и друга и домохозяйку или хотя бы что-то одно. Но не женился он на матери только потому, что не любил ее. Как же можно жениться не любя? Выходит, он прав?
Я не хочу быть взрослым. Как хорошо нам с отцом было раньше! Снежок летит на парашютиках, а отец рассказывает мне про принца Вектора и принцессу Биссектрису. Он, должно быть, отлично читает лекции своим студентам, и, может быть, они его даже любят.
Но я об этом не знаю.
22
Я был в Эрмитаже. Я понял Матисса. Сам. Демонический и прекрасный Матисс. Раньше глядел на "Танец" как на хоровод монстров. Считал ерундой и тем самым "измом", который мне не нужен.
Сегодня будто прозрел. "Танец" - это праздник жизни. Несутся в пляске люди, звучит симфонический оркестр. Именно симфонический, а не джазовый.
И "Песня". После буйства и ярости "Танца" - печаль. Слева фигура подростка, играющего на скрипочке. Я не могу оторвать от него глаз.
Обе картины очень философские. Я долго смотрю на них и, кажется, вот-вот скажу точно и ясно, о чем они. Наверно, о Земле, космосе и о людях...
В музее много народу. Я пошел по залам, не стараясь что-то разглядеть, а с единственной целью - заблудиться. Это мне всегда удается. Путь на третий этаж, к импрессионистам, я обычно нахожу, а обратно блуждаю, как по заколдованному дворцу, гуляю взглядом по лаковым холстам, гобеленам, позолоте, росписям.
Дошел до Рембрандтовского зала. Рембрандт писал мрачных бедных стариков. Мне казалось, он и сам такой - скромный и мудрый. Ну, а Рубенс, конечно, толстощекий, румяный Вакх.
Оказалось иначе. Рембрандт на автопортретах молодой, любящий роскошь Портос, полный здоровья, жизнелюбия, тяги к веселью. А Рубенс - человек с тихой внешностью, с тонким лицом. Вот такое несоответствие.
Я опять осмотрел "Данаю" - "жемчужину эрмитажной коллекции". Хороша жемчужина! Лежит немолодая развратная женщина, живот у нее как тухлое яблоко, и груди безобразные, и шея старая. Лицо тоже некрасивое.
Матисса я принял, а вот Рембрандта не понимаю.
Стою перед ним дурак дураком, всматриваюсь, отойду и снова приближусь. Пошел дальше.
И вдруг слышу знакомый голос. В зале несколько групп. Я прислушиваюсь и подхожу ближе.
- На этой картине вы видите двух женщин. Одна мадонна, другая служанка. Они очень похожи, не правда ли? Они похожи и вместе с тем различны. Похожи тем, что обе испанки. Но обратите внимание, лицо прислуги в тени и в прямом и в переносном смысле. На лице же мадонны и озарение, и вдохновение, и оживление, и томление, и жертвенность, и причастность...