В эти дни националистические польские газеты писали: “судьба евреев стократ ими заслужена” (“Борьба”, 25.04.43 и май 43 г.), “борьба евреев не имеет ничего общего с Польшей” (“Великая Польша”, 5.05.43), “ликвидация евреев – позитивное явление для Польши” (“Польское государство”, 12.05.43). Газеты более умеренные стеснялись обычного антисемитизма – уж больно ярко горели евреи! - но все же не забывали напомнить полякам о разногласиях между “нами” и “ими” (“День Варшавы”, 23.04.43).
А другие поляки, которых, правда, было гораздо меньше, писали о борющихся евреях: “...их почин не останется без эха. Войдет он в легенду сражающейся Польши, станет общим достоянием польского народа” (“СРН - Свобода, Равенство, Независимость”, 7.05.43) и “Сводку с поля боя [в гетто] следует читать на фронтах сражающегося человечества, чтобы каждый солдат мог гордиться боевым братством с теми, кто с оружием в руках погибает в домах и на улицах варшавского гетто” (“Польша
борется”, 30.04.43).
Националисты убили на улице бундовца Цвиллиха, связанного с подпольем гетто. 22 апреля группа еврейских рабочих подкупила немца-конвоира и выбралась на “арийскую” сторону - тут же банды погромщиков загнали их обратно в горящее гетто.
А другие поляки, презрев смертную казнь, которую немцы сулили за помощь евреям, вывели из гетто и укрыли группу из шестидесяти человек. Другие поляки могли перебросить через стену гетто камень, завернутый в записку: “Из больницы Яна Божьего. У нас есть два свободных места. Товарищ из ПРП”. Они, другие поляки, решились на вооруженную помощь евреям.
Левые подпольные организации ПРП и Гвардии Людовой, едва началось восстание, расклеили листовку “Поляки! Немцы приговорили к смерти последние тридцать тысяч евреев в гетто. Выстрелы слышны в ваших домах. Женщины и дети обороняются голыми руками. Спешите на помощь!”. Они передали в гетто 25 винтовок и несколько тысяч патронов, они закупали для БОЕ оружие на “арийской” стороне, они внедряли своих людей в дома по соседству с гетто, чтобы помочь беженцам оттуда, они, наконец, 20 апреля убили четверых немецких пулеметчиков из оцепления гетто, а двадцать второго диверсиями на железной дороге на два дня затормозили вывоз евреев, схваченных в гетто. Не обошлось без жертв: 21 апреля при попытке переправить в гетто оружие немецкий патруль застрелил Эдварда Бониславского, 22 апреля двадцать пять гвардистов, атаковавших немцев снаружи гетто, были все схвачены и расстреляны.
Ввязалась в дело и АК (Армия Крайова), хотя хватало в ней антисемитских настроений, хотя верховное ее руководство - польское эмигрантское правительство в Лондоне и его варшавская Делегатура - не торопилось воевать. БОЕ просила помощи оружием у Делегатуры еще 21 апреля. 27 апреля - новый призыв: “Уже восемь дней варшавское гетто в огне борьбы. Героическая и одновременно трагическая борьба варшавского гетто вызывает уважение и изумление всего сознательного польского общества... Но до сих пор со стороны военных деятелей подпольной Польши выражения симпатии к борющемуся гетто не нашли конкретного воплощения... никакой, даже самой минимальной помощи боеприпасами или боевой техникой гетто до сих пор не получило. Сейчас, в последние минуты, в огне неутихающих пожаров, при канонадах ночных атак, снова обращаемся к вам с горячей просьбой немедленной военной помощи...”. Чем ответила Делегатура?
Я стою у стены, искореженной взрывом, мне отсюда не заглянуть в Архив Делегатуры, в папку номер 458, не прочесть на страницах 302 и 353-5: “в период восстания в гетто командующий военными силами варшавского округа послал воюющему гетто солдатский привет” и “премьер Сикорский и представитель правительства в стране выразили свою солидарность”. Я этого не читала, зато я читала в подпольных газетах Делегатуры, что помощь евреям “сейчас невозможна” (“Борьба народа”, 1.05.43), что Варшава хотела бы помочь евреям, но “холодный разум удерживает нас... Наш час еще не настал” (“Голос труда”, 6.05.43).
Но был в АК генерал Антони Хрусцель по кличке “Монтер”, были командиры Иозеф Рыбицкий (“Анджей”) и Франтишек Непоколчицкий, они решились включить отряды АК в восстание евреев как только оно начнется. 19 или 20 апреля люди капитана Иозефа Пшенны, поддержанные евреями-гранатометчиками из-за стены гетто, ведя бой с немцами и польской полицией, взорвали мину на улице Бонифратерской в нескольких метрах от стены, раскупорив ее проломом. Иозеф Вилк и Эугениуш Моравский оплатили своими жизнями этот лаз для евреев.
22 апреля бойцы офицера АК Венчковского (“Рышарда”) напали в одном месте на немцев, в другом - на литовский конвой схваченных евреев, которые, пользуясь суматохой боя, сбежали на “арийскую” сторону.
Сообщения о гетто ушли по тайным польским радиоканала в Англию, чтобы вернуться в Польшу 22 апреля передачей польской эмигрантской радиостанции “Свит” (“Рассвет”): “Героическая борьба гетто продолжается... Еврейские боевые группы проявляют великое умение воевать и огромную отвагу, ...инженер Михал Клепфиш пал героической смертью на поле славы”.
Как мы были благодарны и за дело и за слово! Анелевич двадцать третьего писал на “арийскую” сторону нашему представителю Цукерману о своих “чувствах признательности и удовлетворения”.
В том же письме: “Не имею известий о положении на фабриках Шульца и Тоббенса... Фабрика щеток горит третий день. Нет связи с группами”.
Война. С двадцать первого апреля бои охватили почти все гетто.
Дом 30 на Заменгофа, пока его не подожгли, несколько часов убивал осаждающих. Не поддавались дома 23 и 36 на Свентоерской. Вооруженные извозчики отбивались на Валовой. Громыхала стрельба на Ниской, Милой, Волынской, Счастливой, Покорной, Францишканской... У стены гетто гитлеровские заслоны яростно косили тех, кто раз за разом пробовал вырваться наружу.
Щеточная фабрика особенно огорчила Струпа. Боевые группы, которые выжили после
бомбардировки в полыхающих огнем мастерских, выбили со своей территории вторгшихся немцев. Пришлось усилить наступающие войска саперами и тяжелым оружием. Но: “Изъято около 60 евреев, - рапортовал Струп. - Несмотря на все старания не удалось схватить 700-800 евреев, которые находились в блоке. Они скрылись... через под-
земные переходы, отстреливаясь...”.
Мы меняли укрытия по мере их разрушения. Ночами уводили жителей гетто из опасных мест: огромная луна, отсветы пожаров, ночь как день, - все видно: люди ползут по крыше, боевики поддерживают старух, переносят детей, балансируя на качающихся досках. Крыши, слуховые окна, разрушенные лестницы, наощупь по коридору и в подвал, через подземный переход в бункер - трасса временного спасения. Оборонительные бункеры БОЕ становились убежищами. Боевики снабжали бункеры едой, следили за порядком и честностью дележа провизии. Пятнадцать бункеров опекал поляк Конарский; позднее его убили немцы.
Струп приказал взрывать бункеры. Боевики, спасая людей, стали насмерть. 150 их, по данным Струпа, погибло в боях за бункеры, 80 - при взрывах. Командование БОЕ сообщало вечером двадцать первого на “арийскую” сторону: “Бойцы дерутся прекрасно. Моральное состояние боевых отрядов великолепное. Наши потери относительно невелики. Нет боеприпасов. Будем биться до последнего вздоха”.
А нам, женщинам, двадцать первого апреля свой праздник: в рапорте Струпа отмечено “участие членов еврейской женской боевой организации”. Со страху, что ли, привиделась генералу организация - не было такой, просто не зря испокон веку у евреев женщина в почете, мы дрались с мужчинами рядом и даже, кажется, чуть-чуть впереди, и будь сейчас у меня револьвер хотя бы с одним патроном, честное слово, наша фотосъемка давно бы окончилась.