“Еврейский народ своим сопротивлением поражает мир. <...> Героические повстанцы варшавского гетто войдут в историю освободительных войн как пример неустрашимого мужества и отваги”, - чтобы эти слова появились в польской нелегальной газете “Гвардеец” в мае сорок третьего года, им потребовалось двадцать суток.
Тем, кто погиб прежде, - и того меньше. А иным путь в легенду пролег длиннее.
Радостный рапорт начальству об уничтожении штаба БОЕ Струп закончил обещанием “продолжать большую акцию до уничтожения последнего еврея”. Бессмертная программа! Но где он, последний еврей? Сладчайших грез коварность роковая...
Мы жили. Обезглавленное, распыленное среди руин, забитое в черные провалы подвалов, восстание продолжалось. 8 и 9 мая усиленные отряды СС и украинские батальоны продолжали штурмовать гетто, 10-го польская полиция доносит, что евреи выползают из бункеров и открывают огонь. Но - надломилось: отмечен первый случай сдачи отряда из 59 человек.
А полсотни боевиков на Францишканской улице, узнав о гибели штаба, бросились искать выхода в новый бой, к партизанам. Две их разведгруппы пропали бесследно, наконец, третьей группе повезло связаться со спасателями, которые каналами возвращались от штабного бункера на Милой, неся на себе немногих уцелевших. Экспедиция свернула в сторону Францишканской, горечь опоздания на Милую, наверно, подхлестывала их. Каналами шириной меньше метра повели они с Францишканской пятьдесят человек. На шее - оружие, на спинах - раненые. Шли...
...шли...
...местами нечистоты по пояс...
...сверху, сбоку - вонючая слизь...
...брели...
...”Каждая минута длилась час, каждый час - день”, - вспомнит потом Герш Берлинский...
...они
шли
тридцать
часов.
Утром десятого мая они вышли на “арийской” стороне из люка на улице Простой. Их встречали бойцы Гвардии Людовой. Сотни варшавян из окон и подъездов наблюдали, как они, грязные, обессиленные, полуослепшие от света, ковыляли к грузовику. Шофер Станислав Тарчинский дал газ, и тридцать четыре боевика, среди них члены штаба БОЕ Берлинский, Эдельман и Ройзенфельд, отправились продолжать войну.
Пятнадцать человек выйти из люка не успели, потому что из-за окон следили за улицей разные глаза и как было не найтись охотнику сообщить немцам об еврейских фокусах на Простой. Немецкие солдаты и отряд латышей примчались немедля. Они заминировали люк и окружили его. Попытки гвардистов выручить осажденных не удавались. Терпение боевиков иссякло, они вышли сами. Не сдаваться - умирать в бою: но чего стоили последние пули горстки изможденных людей? Фашисты забросали выходящих гранатами. Были убиты Юрек Блонес, Адольф Хохберг, Шламек Шустер, Пнина Зандман - все пятнадцать...
В организации спасения евреев из гетто участвовали связные БОЕ. Двое, Юрек Золотов и Рысек Мосельман, погибли в этот же день на “арийской” стороне после боя с полицией в момент получения от польских подпольщиков оружия для гетто.
Гетто жаждало воевать, хотя почти все бункеры уже захлебнулись газами. После уличных боев, после борьбы под землей наступал третий и последний акт драмы: схватки среди развалин.
Огромное пепелище, разлом, разор, развал, остовы домов, обугленные деревья, зола, трупы - мертвое пространство. И ночами, едва немцы покидают гетто, - странная какая-то, призрачная жизнь.
...шевелится глыба в углу двора, открывает нору подвала, оттуда выскакивают оборванцы. Черные лица, щетина, блеск глаз, негромкий говор... В руках - оружие. Боевики. Их еще хватало после десятого мая, только в развалинах Валовой и Свентоерской бродило около пятисот повстанцев...
...базар среди руин, луна, тени, сделки: свечи за пистолет, объедки за патроны, спички на соль - товар, добытый в бесхозных кладовых...
...сарай, земляной пол, коптилки на кирпичах. Всклокоченные женщины готовят еду, дети хищно следят за варкой - звереныши, голодные птенцы. Но заглянет чужой - и ему место, плошка горячего варева, слово доброе, а то и улыбка... Люди еще держатся, еще - люди...
...в проеме разбитой стены - трое. Прослеживают улицу... Увидели: подросток с винтовкой. Хромает к проему. Прыжок в обхват того, с оружием. “Отдай винтовку!” - “Нет!” Удар ногой в живот и сзади в спину, жертва рушится, выхватили винтовку, канули в тишину... Нет, не все уже люди...
Люди - воюют. Без штаба, без связи с “арийской” стороной, без постоянных баз. Уцелевшие боевые группы, разрозненные, скитающиеся, действовали каждая на свой страх и риск.
Страх - ничтожен, риск - безмерен, риск смертника: умереть без толка.
11 мая в боях на Гусиной улице погибли пятьдесят три повстанца из групп Шимона Кауфмана и Арона Хаима Каплана, на следующий день - сто тридцать три. То были трудные для немцев дни: нехватало отравляющих газов, приходилось опасно перестреливаться с евреями.
13 мая Струп доносил: “При ликвидации бункера... одна из женщин - как уже часто бывало - молниеносным движением выхватила из-за пазухи гранату и метнула в солдат, тут же спрятавшись в укрытия”. Это Сара Розенблюм, она погибла вместе с остальными, когда немцы, безуспешно потеряв часть солдат, взорвали бункер.
Описывая другой бой, за бункер пекарей на Валовой 6, генерал досадовал: “От схваченных евреев получить сведения о положении известных им бункеров невозможно”. Наверно, Струпу доложили о Билауэре: на вопрос “Где евреи?” тот ответил офицеру СС оплеухой и словами: “Вот тебе еврей, убийца!”. Билауэра тут же прикончили.
На исходе тринадцатого мая, около полуночи, выпала нам последняя радость: два часа советская авиация бомбила Варшаву. Евреи под грохот бомб пытались прорваться за стены гетто, мало кому удалось, но - ободрились, много ли еврею надо для
надежды? “Русские мстят за нас, они теперь будут часто бомбить, конец страданиям, нас выручат”, - чего только не говорили в убежищах гетто, забыв, что о налете в помощь восставшим евреям поляки из ППР просили Москву еще 21 апреля и только спустя двадцать два дня прилетели самолеты с бомбами, которые не всегда падали в нужные места, и с листовками, не содержащими ни единого слова об евреях. Но как бы там ни было, две тысячи немцев, говорят, убиты, горели казармы СС, склады, повреждена железная дорога. Спасибо вам, русские, за два часа немецкого страха.
Усугубляя панику, польские подпольщики утром четырнадцатого мая обстреливали с “арийской” стороны немецкое оцепление у стены гетто. Вспыхивали схватки с фашистами и в других местах Варшавы - эхом продолжающейся у евреев стрельбы: там боевики днем и ночью пробивались к стене, наружу из гетто. Но Струп отсекал выход и наверху и под землей – не пожалел генерал газа, в сто восемьдесят три канализационных
люка вогнал.
В операциях 14 мая участвовал высокий гость из Берлина, генерал-полковник СС фон Херф. Инспектирование было неслучайным: искры восстания залетали высоко. Беспокоился начальник имперского управления безопасности Кальтенбруннер, Гиммлер не раз вызывал Струпа к телефону. Начальник полиции и СС генерал-губернаторства Крюгер требовал от Струпа два отчета в день, а в верховном командовании армии генерал-полковник Йодль, наоборот, злился, что “эта свинья Струп” так многословно расписывает возню с горсткой ничтожных евреев, которых следовало прихлопнуть одним ударом. Полководцу, видно, не шло в ум, что нелепая еврейская заваруха в Варшаве - опаснейший соблазн всем покоренным народам. Вот почему Гитлер 10 мая потребовал к себе Франка с отчетом о положении в гетто. Вот почему, едва пробились в Европу слухи о войне в гетто (даже Германии подпольная “Ди Вельт” седьмого мая сообщила), - нацисты всполошились гасить, заминать: никакого восстания. Идет дезинфекция Варшавы, там жутко бушует сыпной тиф - это был первый вариант, затем газеты рейха открыли, что на гетто напали “польские бандиты”, а немецкая полиция спешит на помощь евреям... Позднее затянувшиеся бои в гетто объяснялись тем, что в гетто воюют не евреи, а немецкие мародеры. Одновременно пресса предостерегала “против гуманности в отношении евреев”, в оккупированную Польшу выехал с соответствующими лекциями один из крупнейших нацистских пропагандистов Адамовский. Губернатор Варшавы со своей стороны в очередной раз призвал население выдавать скрывающихся в городе евреев - энтузиасты не замедлили ответить приливом охотничьего азарта.