Александр Геннадьевич Карнишин
"Чернуха"
Эпидемия
Вместо института Колька пошел сегодня в поликлинику. Ночью спалось плохо. Трясло от холода, хотя кутался в теплое одеяло чуть ли не с головой. И еще ломило кости. Такое ощущение, что просто выкручивали их, били твердым по костяшкам, а потом смотрели с прищуром — ноет или нет? Еще как ноет! Синяков нет, но болит! Тянет, ноет… И кожа. Умываться просто неприятно. Даже теплой водой — болезненно все как-то.
Утром мама сунула ему градусник на кухне, пока, обхватив себя руками и только изредка отрывая одну за чашкой, пытался согреться горячим чаем.
— Тридцать восемь! Иди-ка, ты, сын, в постель.
— Ага, в постель. А потом меня попрут за прогулы…
— Ну, тогда, если в силах, конечно, иди в поликлинику. Справку дадут, лекарства выпишут. Эпидемия сейчас, говорят.
Колька был не очень "в силах", но вызывать врача на дом по такому пустяку, да ко взрослому почти мужику было как-то не очень правильно, по его разумению, а без справки на первом курсе — просто беда. Университет "зачищал" себя от прогульщиков, от двоечников, от хулиганов с пристрастностью и чуть ли не с удовольствием, чтобы к зимней сессии пришли только надежные, свои.
— Позвони мне потом обязательно.
— Да ну, мам… Что я, маленький совсем?
— Тогда я сама тебе позвоню. И убери, наконец, эту дурацкую надпись с экрана, я же видела!
Ага, видела. А что такого-то? Написано "мамо". Так это он в шутку, любя.
Выходили вместе, только маме направо, на работу, а Кольке налево — в поликлинику. Идти туда от дома совсем не долго. Полчаса. Ну, час, если такая вот слабость и ноги еле передвигаются.
Поликлиника, как поликлиника. Самая обычная, как во всех городах, наверное. Еще издали пахнет лекарствами. Машины с красными крестами на стоянке. Широкие стеклянные двери и большой светлый холл внизу. Очередь в регистратуру.
Колька был здесь всего полгода назад, когда проходил медосмотр. Разница была видна сразу. Во-первых, все какие-то пришибленные стоят в этой очереди. Во-вторых, плакат большой прямо у входа, на котором жирно красной краской написано, что все, кто с температурой, по случаю эпидемии не стоят в очереди, а сразу идут на второй этаж, в сто тридцатый кабинет. И из репродуктора уныло раз за разом повторяли:
— Граждане с высокой температурой, с симптоматикой, не задерживаются в холле, а сразу проходят на второй этаж, в сто тридцатый кабинет.
И после короткой паузы — опять и опять таким же унылым голосом.
Если стоять в очереди, прикинул Колька, то к обеду, может, и достоишься. А тут, вон как, все для блага человека. Раз с температурой — на второй этаж. Температура была, когда выходил из дома. И поэтому он сразу пошел прямо. Те, что в очереди, старательно отворачивались и даже будто отодвигались. Хотя, куда тут двигаться? Битком народ стоит, просто битком. Окошко-то всего одно.
На втором этаже сто тридцатый кабинет был в самом конце, в торце коридора. К нему не было никакой очереди — всего один человек. Вот мигнула лампочка над дверью, он зашел. Теперь, выходит, будет Колькина очередь. Он присел на стул, отдышался, вытер вспотевший лоб.
Лампочка над дверью снова мигнула. Но ведь никто не выходил? Поэтому он продолжал сидеть, наслаждаясь передышкой и прохладой больничного коридора. Пока шел, его из холода в жар бросило.
— Ну? Кто тут у нас следующий? — высунулся из двери здоровенный врач в маске. — Ты? Проходи!
— А где этот, что до меня? — вслух удивился Колька.
— С температурой? Ломает? Слабость? Давай, давай быстро! — рявкнул врач.
Колька оглянулся на коридор, но никого на втором этаже не было, как в каком-то кошмарном фильме. Пусто и тихо, и отражение ламп в отмытом сером линолеуме. Но вот же, зашел человек в кабинет — почему оттуда не вышел? И вообще, что за дела, собственно? Если есть эпидемия, то где все заболевшие? Где очередь, наконец? Где врачебная суета, и где молоденькие красивые медсестры? Тишина и пустота в коридоре. И только двухметровый и широкий в плечах врач в маске.
— Ну? Долго тебя еще ждать?
— Я сейчас, — пискнул Колька. — Я отдышусь только немного — и сразу. Минуточку еще…
Рука полезла в карман за мобильником, но тут из сто тридцатого выскочили два санитара — такие же здоровенные, как врач, и тоже в масках — кинулись к нему, подхватили под руки, приподняли так, что ноги почти не касались пола.
— Сейчас, сейчас… Мы поможем.
И втащили в кабинет. Дверь захлопнулась.
На экране телефона, выпавшего от рывка из кармана, мигало: "Мамо".
— Алло! Алло! Коля! Коля, что там у тебя! Алло!
Пусто в коридоре.
Никого.
Нога
— Ну?
— Где больнее — здесь или здесь? Не смотри, а чувствуй. Вот так?
— Ух… Блин. Так больнее.
— Ага. Все понятно.
— Что скажешь, лепила?
— Рожистое воспаление. Стрептококковая инфекция, — сказал, протирая руки остро пахнущей салфеткой, врач в засаленном костюме.
— И что? Лечить-то как?
— Лечить… Я бы посоветовал солнце, йодную сетку и постельный режим на недельку…
— Смеешься? — капитан был зол. Мало того, что все на нём, так еще и это — болячку какую-то прихватил. Ни сапоги надеть, ни берцы форменные натянуть. Ногу раздуло так, что еле влезала в штанину. И больно же, черт! Какой он боец, если ни бегать, ни ходить нормально?
— Какой тут смех, Петрович? — вздохнул врач. — Постельный режим — это как минимум. А уж ультрафиолет был бы очень к месту. Да где его взять? Ну, таблеток я тебе дам, чтобы хоть как-то… А мазать вообще ничем нельзя.
— Заразное это?
— В принципе, если постараться, можно и заразить. Стретококки — они такие. Ну, не трись ни о кого — пронесет. Вообще-то и ты сам — заразился, скорее всего. Где-то у нас тут инфекция бродит.
— Издеваешься?
— Слушай, капитан, ты понимаешь, что если что — операцию я тебе здесь просто не сделаю?
— Все так серьезно?
— Да не серьезно, если бы солнце, сухость, никакого трения и раздражения, постель на недельку, пенициллин… А где я тебе возьму это здесь?
Солнце… Солнца они не видели уже два месяца. Солнце где-то было. Но это где-то надо было долго искать на глобусе, стоящем в одной из классных комнат. Вернее, комнат, названных классными. Двадцать метров грунта и бетона над головой. Два шлюза и намертво замкнутые стальные двери. Фильтры на вентиляции. Очищенная вода. Длинные гулкие коридоры, освещенные редко торчащими лампочками под стальной сеткой. Постоянная температура и постоянная влажность. Постоянно низкая температура и постоянно высокая влажность. Обувь, прокисающая на ногах. Вечно сырая одежда.
— Связи так и нет, кэп?
— Связи нет.
— А что там — вообще? Наверху?
— Кто же тебе туда лазил? По прогнозам, сейчас там самый разгар зимы. В августе. Старики всегда говорили, что август для нас — самое противное время. Вот и сбылось, видишь. Зима у нас теперь в августе. А нам бы весну, и дожди хорошие. Чтобы смыло все по максимуму. Тогда хоть нос высунуть можно будет.
— Если сейчас зима, когда ждать дождей?
— Год! Год, блин, и еще сколько-то! Или даже два.
— Петрович, и как мне тебя лечить? Болячка-то простая, в принципе. Известная. Но — как, когда сырость, холод, мерзость вся эта?
— Ну, и не лечи… Уй, черт…
— Больно?
— Штаны, черт, не натягиваются. А лежать нельзя, нельзя. Тут смотреть и смотреть за всеми… Спасли их, понимаешь. А теперь что с ними делать? Дальше — что?